Некоторые монгольские наконечники лишь застревали в древках и не причиняли пока никакого существенного урона.

— Други мои! Глянь, сколь много даров ордынцы нам прислали. Нынче, коли соберём все стрелы, так увеличим колчаны свои, — бахвалился один из ратников.

Евпатий недовольно посмотрел в ту сторону, откуда только что раздался этот шутливый крик. И он знал, что за шутками и весельем зачастую скрывают люди свои страхи, неуверенность, боль. Если бы не начало боя, то Евпатий мог подойти и плёткой хлестануть, ну или ударить рукой такого весёлого ратника.

Обстрел стрелами продолжался. Евпатий стоял. И, действительно, ни одна стрела не попала в него так, чтобы пробить броню. Ведь не голым стоял Евпатий и принимал на себя такой вот смертельный дождь. Сверху на нём был пластинчатый доспех, следом шла куртка из толстой шерсти. Дальше — ещё и кольчуга, стёганая куртка…

Так что пробить даже бронебойной стрелой подобное одеяние Коловрата было невозможно. И на голове у него, кроме шишака, ещё был и капюшон из кольчуги. И поножи были, и монгольским войлоком плотно обмотаны ноги. Так что даже прицельный выстрел с пятидесяти-семидесяти шагов не должен был пробить броню Евпатия Коловрата.

Получалось, что не настолько он уж и потерял рассудок, выходя вперёд и будто бы обращаясь к летящим стрелам, чтобы те его смертельно не ранили. Пять стрел попали-таки в Евпатия, но существенного урона ему не принесли. Так, лишь незначительные болезненные ощущения, и в будущем — синяки. Учитывая то, что будущего, скорее всего, и не будет, он вовсе не обращал внимания на такие мелочи.

— Луки! — взревел Евпатий Коловрат. — Лучники бей!

Как только поток стрел от ордынцев стал уменьшаться, боярин решил отвечать.

Русские лучники — ну а большинство, скорее, не лучники, а лишь те, у кого есть луки и кто худо-бедно умеет с них стрелять — выходили из укрытий. Далеко не отходили, выстраивались в линию буквально шагах в десяти от щитов. И можно было думать, что они будут стрелять, даже не понимая, куда полетит стрела. Однако в щитах были прорези — щели, через которые командиры могли посмотреть, где именно находится противник, и решить, куда и как стрелять лучше. Полет стрелы командира — первый, с указанием направления.

— Ордынские пешцы! — закричали воины. — Выходят пешцы!

Но Евпатий и сам видел, что враг собирается идти на приступ холма. Видел и улыбался. Вот таким решением враг даёт возможность Евпатию как можно больше убить врагов.

— Бей! — стали отдавать приказы десятники и сотники лучников.

И тут же не менее тысячи русских стрел полетели в сторону врага. Стрелял со своим десятком и сотник Андрей, оказавшийся в этом бою без своей сотни. Но и тот большой десяток, состоящий из шестнадцати лучших лучников отряда Евпатия Коловрата, стоил, может, и целой сотни воинов, чья специализация — точно не стрельба из лука.

Град стрел устремился в монголов и их союзников с холма. И большинство этих стрел летело в тех пехотинцев, которые сейчас начинали выдвижение к холму. У Плешивой горы пролилась первая кровь в бою. И кровь эта была ордынская, или тех приспешников, которые стали на сторону монголов.

Русские воины откровенно смеялись над врагом, который не мог восходить на вершину. Рязанцы порой даже забывали пускать стрелы и кидать камни в ордынских пешцев, увлекаясь нелепой картиной внизу. Ордынцы карабкались по склону, проскальзывали, сползали вниз, увлекая за собой тех, кто карабкался ниже. Ночью немало было воды вылито на склоны холма, и теперь там образовалась ледяная корка.

Но далеко не все вражеские пехотинцы выглядели смешными. Кто втыкал нож в корку льда — шёл дальше, уворачивался от летящих камней, прижимался ко льду, когда видел поток стрел.

— Лучники! Продолжай бить! Быстрее! — взревел Евпатий Коловрат, когда понял, что часть его отряда словно бы решила отдохнуть.

С другой стороны, на протяжении более двух минут монгольские луки натягивались русскими руками и пускали стрелы. И это требовало немалых физических усилий. Но Евпатий даже думать о подобном не желал.

— Стреляй по монгольским конным! — пуще прежнего закричал Евпатий.

Он заметил, что монгольские конные лучники подошли к холму слишком близко. Их было около пяти сотен. И если с пешцами, как считал боярин, можно и на мечах, и на топорах совладать, то конных нужно бить их же оружием, тем более, когда они сами подставляются.

— Конные тяжёлые — приготовься! — последовал следующий приказ Евпатия.

Было видно, что между основными войсками двух туменов и теми ордынцами, что выдвинулись, образовалось расстояние более чем в версту. И на этот случай Евпатий собирался использовать неожиданный удар.

Два дня рязанцы и примкнувшие к ним охочие люди не только щиты сколачивали, но ещё и делали в стороне достаточно пологий спуск, чтобы могла пройти конница: пусть даже и только три всадника по той дороге имели возможность просочиться. Там же вырыли и небольшой ров, через который накинули щиты из брёвен, способных выдержать тяжёлых ратников.

В бой шла его ближняя дружина. Это была сотня. Казалось бы — всего лишь сотня, но закованные в броню бойцы с копьями наперевес должны были тараном пройтись по низу холма. И такого количества хватит, чтобы внести еще большую сумятицу в рядах степного войска.

Евпатий увидел, как сразу две головы показались у его ног, вскарабкались-таки вражины. Удар! Своей ногой боярин бьёт в голову одного из вражеских пешцев. Тот взмывает вверх, падает на ледяную корку, скатывается вниз, сшибая по дороге ещё четверых врагов.

Евпатий извлекает из ножен сразу два меча и одним из них — левой рукой — бьёт по ключице ещё одного противника. Звенит металл, по кольцам кольчуги проскальзывает русский клинок и разрезает горло хорезмийскому пехотинцу.

С криком, улюлюканьем, слева от Евпатия — с невидимой для врага стороны холма — в бой устремляются тяжёлые рязанские конные. Перестроиться в линию или клином русские не имеют возможности: конные атакуют построением в три всадника.

Но самое главное — ошеломление, неожиданность, когда враг явно растерялся. Построением в три всадника казалось, что пеших лучников и пехотинцев врага атакует далеко не сотня, а как бы и не тысяча русских, закованных в броню, воинов.

Монгольские лучники успевают перенаправить свои луки в сторону новой угрозы. Стрелы летят в тяжёлых конных, частью врезаясь во всадников или в покрытых бронёй лошадей. Два, четыре, десять русских ратников на конях сражены. Чаще всего удара бронебойных стрел монголов