туда полез? Мало тебе по башке настучали? Самоубиться решил? Тут же ключи везде бьют! 
— Что там у вас случилось? — раздался Зиночкин голос.
 Наташа фыркнула, припечатала:
 — Да тут Мишаня, как настоящий придурок, купаться полез!
 Считанные секунды, и на берегу уже стояло две встревоженные няньки. Зиночка спешно вытирала руки полотенцем, хотя, непонятно, чем это ей могло помочь.
 Я стоял по пояс в воде, поджимал от холода пальцы, обратно не шел из чистого упрянства.
 — Миш, — сказала просительно Зиночка, — вылезай. Простынешь же. Там вода ледяная. Тут вообще только Санжай купаться может. Он привычный.
 — Вылезай Миха, — присоединилась к ней Наташа.
 Выражения лиц у них сделались до невозможности одинаковыми — мины чрезмерно заботливых мамочек. Только, странное дело, я поймал себя на том, что забота Наташи меня бесит, а забота Зиночки, совсем наоборот, приятна. В этом было что-то неправильное. Я разозлился и включил барана.
 — Отстаньте от меня обе. Я что вам, ребенок? Идите нянчить других!
 Девчонки непонимающе переглянулись.
 — Простудишься, Миш, заболеешь, — пролепетала девушка бывшего Михи. — Чем тогда лечить?
 — Не заболею.
 Мысленно добавил: «Мертвецы не простужаются!» Я демонстративно раскинул руки, собираясь плюхнуться на спину и поплыть. Зиночка вскинулась. У нее прорезался командный голос:
 — Михаил, не смей! Затылок намочишь! А там повязка, рана, — она поникла и добавила убито, — зря что ли Эдик старался?
 К Эдику я испытал чувство необъяснимой ревности. Дурь какая-то. В голове царил полный сумбур. Что случилось со мной после переезда в новое тело? Веду себя, как глупый пацан. Куда подевались хваленая рассудительность и логика? Что со мной вообще произошло?
 Этот вопрос ввел меня в полную прострацию. И правда, что? Почему я попал сюда? Неужели там, в будущем, я тоже умер? Почему тогда ничего не помню?
 — Миш, выходи уже, хватит!
 Голос Наташи вывел меня из стопора. И я неожиданно понял, что промерз до костей. Вода действительно была холодной. У самого дна вихрями закручивались ледяные потоки.
 — Да, сейчас…
 И пошел к берегу на непослушных ногах.
 * * *
 Зубы отбивали дробь. Кожа покрылась зябкими мурашками. Я бы не удивился, что губы мои сейчас, как в детстве, стали синие. Две заботливые «мамочки» усадили меня на стул, принялись хлопотать вокруг.
 — Что за дурь? Что за блажь такая все делать назло? — приговаривала Наташа.
 Она обтерла меня со спины полотенцем, набросила на плечи куртку. Зина сунула в руки чашку горячего какао.
 Напиток был душистым. Пах шоколадом и молоком. Молоком? Стало интересно, как им удалось протащить в тайгу молоко. Неужели перли на себе такую тяжесть. Я спросил:
 — А молоко здесь откуда?
 Зиночка вздохнула, ушла под навес, вернулась с консервной банкой в руках. На банке была желтая с синим этикетка. Со своего места, надписи на ней я не видел. Девушка подошла ко мне, проворчала:
 — Здорово тебе по башке настучали, если ты элементарные вещи забыл.
 Я взял банку, прочитал на этикетке: «Молоко коровье цельное сухое». Мысленно отругал себя, что не допетрил сам. Потом подумал, что и хрен с ним. Кто знает, как обычно бывает при амнезии? Что остается в голове, а что нет? Не помню и все! Проронил:
 — Понятно.
 Вернул банку обратно.
 Наташа, оставившая сей конфуз без комментариев, сказала:
 — Переодеть тебя надо. Давай, я трусы сухие принесу.
 Я вдруг представил, как натягиваю сухие труселя прямо здесь, под присмотром двух девушек. Эта идея мне не понравилась. Не то что бы я страдал излишней стеснительностью. Но как-то не комильфо…
 Я поднялся, остановил Наташу:
 — Не надо, я сам.
 Она пожала плечами:
 — Сам, так сам.
 Отняла у меня чашку и отхлебнула.
 — Только не застревай там. Еда остынет. А греть десять раз я не собираюсь. Тут тебе не ресторан!
 * * *
 Не ресторан, не ресторан, не ресторан…
 Почему эти два слова застряли в моей памяти? Я шел и бесконечно повторял их про себя. Было в них что-то важное, что-то значимое. Они хранили разгадку какой-то тайны. Жаль, я не мог вспомнить, какой.
 Смена белья лежала в рюкзаке. Сколько нужно человеку, чтобы снять мокрые труселя и натянуть сухие? Секунд двадцать? Вон, в армии раньше учили одеваться за сорок секунд. Или за пятьдесят? Я попытался вспомнить этот факт из рассказав отца. Задумался и нарвался на очередной возмущенный вопль.
 — Миха, ты где опять застрял?
 Кричала Ната.
 Я повертел в руках сырые семейники. Куда их девать? Накинул их сверху на рюкзак, решил, что сушиться повешу потом. Напялил носки, штаны, футболку и вышел в люди уже в человеческом виде.
 При взгляде на озеро меня невольно передернуло. Никогда, ни за что не полезу я здесь больше в воду. Хватит.
 — Миш! — Наташа уже откровенно злилась.
 — Иду!
 И припустил к навесу трусцой.
 * * *
 На завтрак был омлет. Я хотел было спросить про яйца, но не стал. Наташа все же поймала мой удивленный взгляд, предъявила бумажную коробку, усмехнулась:
 — Не мучайся. Яйца мы сюда тоже не тащили. Обычный яичный порошок.
 Мне долили в чашку какао, вручили вилку, серую горбушку.
 — Хлеб кончился, — тихо сказала Зиночка. — Хорошо, что есть два мешка сухарей. Но надолго их не хватит.
 — Там еще мука, — Наташа придвинула вещмешок, — лепешек напечем.
 — А потом? — Голос Зиночки дрогнул. — Когда все закончится?
 Мне захотелось ее утешить:
 — Рыба в озере не закончится, — сказал я с умным видом. — И Эдик травы знает, корешки разные. С голоду не умрем.
 На слове рыба встрепенулась Наташа.
 — Кстати, — сказала она, — по поводу рыбы. Здесь речка есть неподалеку, ты обещал нам омуля наловить. Или теперь… — Она беспомощно махнула рукой.
 Я даже приосанился. Что-что, а рыбалку в нашем семействе уважали. Сказал, как можно внушительнее:
 — Ну, омуля я, конечно, не ловил никогда…
 И осекся. Что за бес меня сегодня тянет за язык? Наташа вздохнула совсем уж безнадежно, почти простонала:
 — Ну вот, опять. Омуля он не ловил! А кто тогда ловил?
 Я поспешил ее успокоить:
 — Ната, не злись.
 Она внезапно взбеленилась, пошла красными пятнами, наставила на меня палец:
 — Не называй меня Натой. Никогда! Слышишь? Меня так только Юрка звал с детства. А ты…
 Она махнула рукой, продолжать не стала.
 — А я как?
 Наташа бросила на Зиночку беспомощный взгляд, сказала:
 — Не важно.
 Сказала таким тоном, что я не рискнул уточнять. Зина глянула на меня с укоризной. Пришлось пожать плечами, мол, что я могу? Я же не виноват! Наташа выбежала и скрылась в нашей палатке.
 Аппетит отшибло начисто. Я наскоро заглотил омлет, допил какао, прихватил горбушку с собой и спустился к озеру. Надо было вымыть