СССР: вернуться в детство-3
    01. ПЛАН-ПЕРЕХВАТ
  СКРИП-СКРИП…
 «Тока сразу подготовь рапорт, что план-перехват никаких результатов не дал!»* — эта фраза крутилась у меня в голове всю дорогу домой и дальше — до самой ночи, когда я долго-долго таращилась в потолок и не могла уснуть.
 *Фраза из пародийного перевода
 фильма-трилогии Питера Джексона
 «Властелин колец»
 (часть «Две сорванные башни»,
 перевод Гоблина).
 Выйдет ли?
 В конверте лежал один единственный листок, нарисованный мной аж в декабре восемьдесят первого, когда я только провалилась и страшно боялась забыть себя. На листе был нарисован наш дом, мы с Вовкой — крупно, портретами — и наш алабай. И подписано собацкое* имя: АКТАШ.
 *Это значит «собачье».
 Ну, вот люблю я
 такие словообразования.
 Если уж это не выстрелит, то я даже не знаю, что ещё и делать.
 В комнате сгущались сумерки, подсвеченные двумя желтоватыми фонарями. Оба источника света находились вне поля моего зрения (один за правым углом дома, другой — за левым), и блики их казались призрачными, накладывались друг на друга и искажались. Пространство словно начало сдвигаться, расслаиваться, и я вдруг — как это случается со мной очень редко — увидела светящиеся вероятностные линии событий, ветвящиеся и сплетающиеся. Я подумала, что, скорее всего, уже сплю, и на тот случай, если всё видимое мной не просто сон, решила позвать Вовку. Но язык не слушался, и мысли не преображались в слова. Тогда я изо всех сил подумала: «Найдись! Найдись уже, я устала без тебя!»
 Временны́е потоки как будто завибрировали, и эта дрожь отзывалась противным металлическим скрежетом.
 Я открыла глаза. Вот что это скрипело! Качеля*!
 *Ой, я знаю, как пишется правильно.
 Но говорю вот так.
 На прошлой неделе наше домоуправление облагородило кучу песка новой песочницей (пока без такого излишества как грибок над ней), а заодно установило лавочки у подъездов и две качели. Одну в виде доски, качающейся на манер весов, и вторую — вот, лодочки. Лодочки сразу получились скрипучие. Дворник обещался найти какую-то смазку и этот досадный дефект устранить, но пока, как вытекало из скрипа, не нашёл.
 Я поняла, что больше не усну, пошла умылась. Заглянула в кухню, налила себе чаю с молоком (для чего-то более серьёзного вроде каши мне нужно походить часок, чтоб желудок проснулся), глянула на время — ого! Полдесятого уже!
 Мама с Женей, похоже, уехали на дачу, бабушка полюбас в магазин усвистала.
 Я вернулась в свою комнату и задумчиво постояла напротив печатной машинки. После вчерашней встречи мысли в голову вообще не лезли. Да скрип ещё этот! Я вышла на балкон, посмотреть — кто там с утра в воскресенье так возжаждал покачаться…
 Кружка в моих руках дрогнула, чай с высоты третьего этажа смачно плеснулся на асфальт. Вовка посмотрел на меня и упёрся в песок ногой, останавливая лодочку. Слегка покачал головой.
 Это он! Мой! Мой Вова! Руки у меня так затряслись, что кружка забрякала о перила. Я мотнула ему головой: заходи, мол — и побежала открывать дверь.
 ВОВКА
 Лифт загудел и почти сразу смолк, двери распахнулись. Я кинулась мужу на шею:
 — Вовка!
 Он непривычно был всего на полголовы (а не на полторы) меня выше, но всё равно оторвал от пола так, что мои ноги заболтались в воздухе:
 — Привет, любимая!
 — Ты почему так сделал⁈ — мне хотелось плакать и смеяться одновременно. — Я тут два года уже кукую!
 — Два⁈
 — А сколько?
 — У меня от силы дней пять прошло. Я думал, тебя где-то рядом выбросит, не успел ещё осмотреться как следует — и тут вызов! С Акташем это ты здо́рово придумала.
 — Сразу вспомнил?
 — Нет, «вспомнил» не подходит. Как кольнуло, знаешь. А во сне уже…
 Выше этажом зашуршали дверью, и я потянула его в квартиру:
 — Чего мы тут-то. Пошли в дом!
 — Твои ничего не скажут?
 — Не-е, — я захлопнула за нами дверь тамбура. — Тапки тут ставь и пошли чай пить. Мама с мужем на дачу унеслись, а бабушка ушла куда-то. Не знаю, может, подружку себе нашла, в доме бабулек много живёт. Посидим, поговорим спокойно.
 — Матушка замуж вышла?
 — Ага. Чё куковать-то сидеть десять лет.
 — Тоже верно.
 Мы прошли в кухню, которая была кухня, а не прачка, и Вовка заценил:
 — Нормально вас расселили!
 — Ха! Вот что телевидение животворящее делает!
 — Серьёзно?
 Пришлось рассказывать ему всю историю с начала и проводить экскурсию по нашим хоромам. Вовка мой рабочий кабинет (а особенно публикации) заценил.
 — Ну, ты, я смотрю, развернулась!
 — И не говори.
 — А что адрес-то не написала? Я с утра подорвался — мозги на раскоряку. Половина мыслей ещё там, половина — здесь. Помчался на старую квартиру, ломлюсь — там вышли вообще левые люди.
 — Ну, правильно, мы ж квартиру в райисполком сдали, в неё сразу кого-то заселили.
 — Да они, главное, не знают ничего! Хорошо, на разговор соседка выглянула, сказала номер этого дома. Сижу тут с девяти…
 Мы вернулись в кухню как раз, когда чайник вскипел, я быстренько разлила чай по кружкам, выставила на стол пирожки (бабушка наша неутомима) — и скорее снова уселась напротив мужа на табуретку, поджав ногу и восторженно на него уставившись:
 — Ну вот! Ты же у меня умный! Я так и знала, что ты меня найдёшь. А прикинь, вызов бы не прошёл, и ко мне, к примеру, заявились бы твои родственники с вопросом: девочка, а что это было?
 Вовка скептически пождал губы.
 — Ну-у… Нет, в принципе, они могут…
 — А я о чём!
 Он потёр лицо, взъерошил волосы:
 — Но снова детство, Олька! Восемь лет! Пиндец!
 — А тебя куда вынесло?
 — О-о-о! Мы, как ты понимаешь, не ищем лёгких путей. Помнишь мир, где был парень некромант-комсомолец?
 — И при этом верующий христианин? Там ещё затяжная война шла?
 — Да!
 — Он есть на самом деле⁈
 — Представь себе. Закончим здесь — пойдём туда.
 — Да там время-то уже утечёт.
 — Не утечёт. А если и утечёт, то не сильно. Считай, если пять дней там, а тут… два года, говоришь?
 — Я даже точнее тебе скажу. Был декабрь восемьдесят первого, число двенадцатое, что ли. Если совсем точно — это дневники надо доставать.
 — А ты писала?
 — А как же!
 — М-гм. Получается… допустим, округлим слегка… семь месяцев да двадцать четыре…
 — Тридцать один.
 — Ага… Девятьсот пятьдесят дней условно.
 — Делим на пять.
 — Коэффициент сто девяносто. Ну-ка, восемьдесят лет умножай на триста шестьдесят пять и подели на сто девяносто.
 — Ну, ты нашёл компьютер! Это листочек нужен, столбиком решать…
 Мы посчитали, получилось сто пятьдесят три дня.
 — Слушай! А я ведь на неделю позже тебя померла!
 Мы уставились друг на друга.
 — Тогда у этого мира скорость временно́го потока ещё выше! В любом случае,