Александр Владимирович Владимиров
Таинственный монах
Роман — хроноопера. Автор выражает свою благодарность всем участникам форума "В вихре времен" (www.mahrov.4bb.ru) за активную помощь в шлифовке произведения, а в частности Cobre и Mifu.
Интерлюдия — 1. Геннадий Заварзин
Вся эта история началась с желания снять проклятия с моей семьи.
Но, стоит, наверное, для начала представиться — Геннадий Заварзин, руководитель одного из подразделений ФСБ. Это, пожалуй, и все, что я могу сообщить о себе, и не потому, что человек скромный, а скорее всего из-за того, что вся информация, связанная с моим отделом находится под грифом "Совершенно секретно".
Впрочем, главным персонажем всех этих приключений был не я, а сотрудники ФСБ.
С чего бы начать нашу историю? С появления в лабораториях спецслужб любопытного прибора или может быть причины, по которой все это закрутилось?
Скорее всего, с последнего, так как приборчик в нашей истории появился позже, уже как одна из составляющих сюжета.
И так начинам! А для этого придется углубиться в дебри истории моей семьи.
Мой дед — Михаил Федорович Заварзин, в бытность своей молодости, а она выпала на переломные годы в истории России, волей судьбы оказался в центре. Будучи пареньком, как сейчас бы сказали, совсем еще не смышленым, с головой задурманенной идеями мировой революции, равенства и братства, принимал участие в расстреле монахов одного из монастырей, что лежал в Молого-Шекснинской низине.
В те времена, участие в погроме обители и отречение от единой веры — не считалось чем-то таким уж предосудительным. Поступил приказ — выполняй. И шли такие молодые парни творить зло с песнями и… Стоп! Нет, до плясок дело не доходило. Это уж потом "умные головы" приспособили полуразрушенные здания соборов под клубы и дискотеки, в те же времена, чтобы организовать досуг церкви все же не использовали. Достаточно было небольшого домика.
Именно в те годы и полетели первые колокола на землю, стали бесчисленно сжигаться святые книги да иконы.
Те, кто участвовал во всем этом, не верили ни в черта, ни в бога, а если что-то и боялись, то только на смертном одре раскаивались в своих преступлениях, надеясь, что всевышний их простит.
Вот и вышло, что Михаил Заварзин тот злопамятный день запомнил надолго. Да и как этому было не произойти, когда вся его (как теперь выяснилось и моя) последующая жизнь вокруг этой даты вертелась.
Август тысяча девятьсот двадцать седьмого года надолго вошел в летопись нашей семьи черным пятном.
Именно в тот год отборные части Рыбинского ОГПУ выступили в направлении Югской Дорофеевой пустыни, что находилась на правом берегу Волги, в трех верстах от реки, между Рыбинском и Мологой. Не столь древняя, как многие другие, обитель стала широко известна только с конца XVIII века, когда на месте старой деревянной появилась новая каменная.
Задание для сотрудников ОГПУ было простым и казалось легко выполнимым. Достаточно было обитель закрыть, иноков разогнать, а все сокровища, что хранились за его стенами передать в государственное хранилище. Расчет не оправдался. Закрывшиеся за стенами обители монахи оказали осаждающим войскам сопротивление. Причем все это сделали по правилам военной науки. То, что должно было занять, ну, от силы день продлилось трое суток. На предложение руководителя отборных частей товарища Орлова, монахи ответили отказом.
Ключиком к воротам Югско Дорофеевой пустыни должен был стать английский трофейный танк, что состоял на воинском балансе одной из частей города Рыбинска. Каким образом это чудовище инженерной мысли оказалось у чекистов, я так в свое время у деда и не спросил. А может, стоило? Но, как бы, то не было, монахи танк атаковали и тот, вспыхнув, сгорел, словно сделан был из фанеры. Пришлось товарищу Орлову обратиться в местный военный округ за артиллерией. После небольшой канители, которые возникают между ведомствами две пушки (прадед так и не сообщил, что конкретно они собой представляли) были доставлены под стены обители.
Этого оказалось достаточно, чтобы, после небольшого штурма, монастырь пал. Ворвавшиеся на его территорию чекисты, обезумевшие от столь долгого сопротивления, в порыве гнева, сразу же уничтожили всю монастырскую братию. В живых оставили только двоих: отца Гермаген да архиепископ Михаила. Обоих отправили в Рыбинскую тюрьму.
Вошедшие в главный храм монастыря огпушники, не обнаружили никаких сокровищ. Попытки отыскать их на территории пустоши — были тщетны. Товарищ Орлов принял постановление (руководство требовало немедленного решения проблемы) — пытать монахов. Да вот только оба молчали и не желали ничего говорить.
Впрочем, сокровища Югско Дорофеевой пустыни не были самоцелью всей операции. Основная задача — закрыть обитель, а иноков разогнать, удалась. Оставшихся двоих монахов решением местного Реввоенсовета было приказано расстрелять.
Быть палачами выпало Михаилу Заварзину, да еще одному милиционеру, имени которого мой прадед не помнил. Руководил расстрелом товарищ Орлов.
Вывели они протоирея да монаха во двор тюрьмы.
Только мой прадед винтовочку решил перезарядить, как заговорил настоятель. Им бы стрелять, да не вести эти беседы, но товарищ Орлов остановил казнь и поинтересовался, что Михаил желает. Предполагал ведь огпушники, что тот, испугавшись приближающейся смерти, о ценностях монастырских расскажет.
А протоирей всего лишь с просьбой обратился.
— Как вас звать отроки? — поинтересовался монах.
— А тебе это зачем знать? — вопросом на вопрос спросил комиссар.
— Да хочу бога попросить, чтобы простил он вас, чада.
Комиссар да напарник прадеда лишь посмялись, а Михаил Заварзин представился.
Не известно хотел Михаил действительно замолвить словечко перед богом или нет, но, услышав фамилию прадеда, тот сразу побледнел. На секунду даже товарищу Орлову показалось, что рухнет протоирей к ногам милиционеров без сознания. Да только архимандрит удержался и усмехнулся, отчего у прадеда по спине мурашки пробежали. Видимо Михаил переменил свое решение, раз пошел на такой грех.
— Проклинаю я вас — палачи! И род вас до тринадцатого колена проклинаю! — Проговорил и осенил себя крестным знамением.
Тут уж милиционеры не выдержали, дали залп. Оба монаха упали на землю. Орлов недовольно взглянул сначала на служивых, а потом на священников. Хотел было, что-то сказать, но в сердцах лишь рукой махнул. Приказал трупы земле придать и ушел к себе в кабинет.
Не поспеши товарищ Орлов, и неизвестно, как бы сложилась их судьба. Телеграмма привезти монахов в столицу, пришла на следующий день. Кто-то из руководства Совнаркома хотел видеть священнослужителей в Москве.
Еще бы знать для чего?
За эту смерть, кроме проклятья, мой прадед ни чего не получил. Если бы не та злополучная телеграмма вполне возможно висел бы на груди Мишки Заварзина какой-нибудь орден, или на худой конец медалька, но что сделано, то сделано. Тогда казалось, что историю уже не изменить.
Монах словно сглазил прадедушку. Отслужив десять лет, тот вдруг угодил в немилость. То ли сам по глупости ошибку совершил, то ли кто-то "помог", но вскоре он с десятком таких же заключенных, участвовал в строительстве Рыбинской плотины.
О прабабушке вспоминать не хочется, отреклась она от мужа. Сынишку, деда моего, передала в детский дом, где тот прожил до сорок первого года.
Война, разруха. Чужая фамилия. Кто теперь знает, как, но ему удалось попасть на службу в НКВД. Может все то же проклятие? Что заставляло судьбу двигаться против течения, нарушая все законы жанра.
Лишь перед самой смертью Сталина в конце пятьдесят второго года, узнал Сергей Михайлович Малышев (такую фамилию носили мы в те годы) о судьбе своего отца. Хотел, было, используя свои связи выпросить для него прощения у "Отца народов" да вот только ничего не успел, ну, а там после смерти тирана, Михаила Заварзина освободили. Поселили под Вологдой, с запретом посещения обеих столиц.
Вскоре запрет сняли. Но только прадед не желал из деревеньки уезжать, так в ней и прожил до эпохи застоя.
С сыном все же встретился. Полковник КГБ Малышев все же договорился с отцом о встрече. Тот долго не соглашался, но потом не вытерпел и прислал телеграмму с одним только словом — "Приезжай".
Они сидели за столом. Михаил Федорович долго просил прощения у сына, за то, что хоть и не по его вине, не смог воспитать единственного отпрыска. Сергей даже не заметил, как тот осушил, причем в одиночку, Малышев так и не притронулся к стакану, две бутылки водки.
Неожиданно старик заплакал. Умолял полковника привезти к нему внуков и не забывать его.
Вот с того дня и ездил Сергей Михайлович к своему отцу почти каждый год, в плоть до самой смерти Заварзина. Уговаривал того перебраться в Москву, но старик не соглашался.