«Мы не пытаемся растить марафонцев, – говорит Алекс (хотя они вырастили их немало). – Бег – это действительно мощный инструмент. Даже если вы будете просто бегать в парке раз в неделю, то почувствуете себя лучше».

8 км

Знать свои пределы

Сегодня я бегала в Оксфорде. Это замечательное место для пробежек! Великолепие городской архитектуры побуждает вас постоянно смотреть вверх и останавливаться полюбоваться древними шпилями, витражами, старыми пабами и обеспокоенными студентами. Я так и не закончила университет – в тот период моей жизни в ней доминировала тревожность,– поэтому все еще немного завидую тем, кому удается в полной мере насладиться учебой. Если не считать мощеных улиц и того, что я постоянно теряюсь, это отличные восемь километров бега, и я сбавляю скорость, чтобы исследовать еще немного. Свернув на главную торговую улицу, натыкаюсь на толпу туристов с фотоаппаратами, селфи-палками и рюкзаками. Чья-то нога касается моей, и я чувствую, что сейчас упаду. Я часто падаю во время бега. Может быть, я более неуклюжа, чем другие, возможно, мои пальцы ног двигаются неправильно. Что бы это ни было, падения мне не чужды. Самое неприятное – ощущение, что сейчас это произойдет. Каждая клеточка вашего тела в панике, судорожно пытается ухватиться за воздух. Но это никогда не срабатывает. Нужно просто принять это и упасть на землю. Так я и делаю. И в итоге несколько секунд скольжу на левом бедре, леггинсы порвались, я в слезах, на меня напала икота, смотрят обеспокоенные туристы. Кто-то протягивает мне руку, и я поднимаю свой разбитый телефон (я разбивала этот телефон таким образом уже восемь раз). Я могла бы без зазрения совести заявить, что падать и учиться вставать – это и есть жизнь, но я выше этого. А может, и нет. Есть что-то веселое в том, чтобы безнадежно кувыркаться на публике, и есть что-то, что заставляет тебя чувствовать себя крутой, если ты можешь подняться и бежать дальше. Или, как в данном случае, позволить смущению исчезнуть и поковылять за плиткой шоколада, чтобы взбодриться. У меня до сих пор остался небольшой шрам на бедре от той пробежки.

Зачем участвовать в марафоне?

Я уже говорила, что бегунья из меня никудышная. Однако я вполне могу выделить время и бегаю почти каждый день. Я настроила себя на чтение слегка пугающей книги романиста Харуки Мураками «О чем я говорю, когда говорю о беге» (один из наших величайших ныне живущих авторов написал блестящую книгу о беге, а значит, и мне стоит почитать) и с радостью осознала, что пробегаю почти столько же километров в неделю, сколько и он [107]. Только я так и не стала бегать значительно быстрее, чем тогда в переулке, и никогда не пробегала больше 15 километров. Не проверяла, каков мой личный рекорд, не участвовала даже в полумарафоне, не говоря уже о полном. Эта мысль навевает на меня ужас: все эти жизнерадостные люди, некоторые в нелепых костюмах, бегают часами, а потом их заворачивают в одеяла из фольги. И это без учета недель и месяцев тренировок, правильного питания, раннего отхода ко сну и отказа от алкоголя. Нет уж, спасибо.

Поэтому иногда я чувствую себя мошенницей, когда говорю людям, что пишу книгу о беге, а они, естественно, предполагают, что я заядлая бегунья на длинные дистанции, и расспрашивают меня о моем самом экстремальном опыте. Обычно я умалчиваю о том, что самая тяжелая пробежка, которую я когда-либо совершала, отдалила меня всего на пятнадцать километров от дома и что я так проголодалась, что на полпути мне пришлось остановиться, чтобы перекусить сэндвичем. Впрочем, меня всегда пугали эти потрясающие марафонцы, не было никакого желания последовать их примеру. Это выглядело чересчур сурово, слишком безрадостно, очень профессионально. Поэтому не сомневайтесь в том, что я профан, но надеюсь, что вы все равно прислушаетесь ко мне, если я скажу, что у вас может получиться лучше. Брайони Гордон тоже считает себя плохой бегуньей, а она участвовала в Лондонском марафоне, так что я, очевидно, не единственная такая.

Это не значит, что вы не можете подойти к марафону с радостным и слегка дилетантским настроем. В книге «Беги как девчонка» Александра Хеминсли с такой откровенностью и таким абсолютным оптимизмом пишет о марафоне (а затем и еще об одном, и еще), что мне почти захотелось записаться на большой забег. Заметьте: почти. Она пишет: «Каждая тренировочная пробежка внезапно обрела смысл, поскольку мои ноги научились обгонять группки людей… Я не была неудачницей, я не была жалкой, я не была слабой. Я доказала, что могу поставить перед собой цель и достичь ее. Показала, что в состоянии по-новому определить, кем я была и кем могла бы стать» [108].

Есть что-то привлекательное в том, чтобы иметь цель, особенно когда вы подавлены или встревожены. План, стремление никого не подвести и удовольствие видеть, как ты становишься лучше в чем-то, – я все это понимаю. Но я сильно привязана к моему собственному подходу к пробежкам. Я начала бегать, чтобы залечить разбитое сердце и остановить волну тревожности. Я даже представить себе не могла, что в конечном итоге это принесет мне радость и уверенность и привьет любовь к физическим упражнениям, но так оно и случилось. И теперь я не хочу менять то, что хорошо для меня работает. Я обнаружила, что нет правильного способа бежать. Рядом со мной живет пожилой мужчина, который каждый день бегает в супермаркет. Он носит неприлично короткие шорты и спортивную повязку, как в плохом фильме восьмидесятых, и это, очевидно, ему подходит, потому что он удивительно быстр. Я вижу девушку, нарезающую странные круги по площади неподалеку, и удивляюсь, почему она не расширяет свой маршрут, пока не вспоминаю, что я сама неделями не могла покинуть переулок, когда только начинала. Кроме того, есть люди, которые тренируются на беговых дорожках в душных тренажерных залах и выглядят мрачными