Я чувствую себя отстраненной и странной, и все в мире кажутся фальшивыми и нереальными.

Неужели я думаю, что я в «Шоу Трумэна»? И все вокруг меня просто актеры?

Нет, это просто дереализация, у меня такое уже было раньше.

Но я продолжаю думать об этом. Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО так думаю, поэтому и злюсь. Мне придется уехать и жить в психушке, и я начну слышать голоса.

Я слышу голоса? Является ли этот голос в моей голове во время засыпания признаком того, что я схожу с ума?

Я пытаюсь уличить своих друзей, хочу доказать, что они притворяются, хотя на самом деле понимаю, что это не так. Неужели я действительно никому не доверяю?

Неужели мир похож на съемочную площадку, где снимают фильм, где все так плоско и странно? Что, если я подумаю, что все это иллюзия и ничего настоящего нет?

Что, если я убью своих родителей, потому что они покажутся мне роботами, и даже не буду знать, что я это сделала?

Что, если я живу в симуляции? Что, если я на самом деле мертва? Мне нужно еще раз пройтись по всем этим идеям и спорить с ними часами.

Таких мыслей были еще тысячи, и я не преувеличу, если скажу, что в часы бодрствования ни о чем другом не думала. Ни о единой другой вещи. Я не могла ни есть, ни спать. Закрывала глаза и видела, как сюрреалистические мультяшные персонажи совокупляются за моими веками (гипнагогические галлюцинации). Мне не удавалось заснуть, потому что они шокировали меня актами разврата, которые заставили бы покраснеть порнозвезду.

Частота и интенсивность этих мыслей заставляли меня чувствовать себя так, словно на меня постоянно накатывали волны, не давая мне прийти в себя перед следующей атакой. У меня не было времени оправиться от одного страшного вопроса «а что, если», прежде чем возникал другой. Я не последовала совету доброго епископа и вместо этого потратила все свое время на то, чтобы спорить с этими мыслями, опровергать их, принимать их, пытаться избавиться от них. Но ничего не помогало. В моей голове был бардак из иррациональной информации, и я задыхалась, плакала, меня тошнило каждый раз, когда в мой мозг приходила новая мысль, как будто я могла изгнать ее из самого своего существа.

Моя общая тревожность тоже никуда не делась. Усталость от борьбы с собственными мыслями не мешала всему телу бурлить от избытка адреналина. Я ничего не могла есть, и у меня скрутило желудок – я чувствовала такую слабость, что едва могла собраться с силами, чтобы что-то сделать. Не то чтобы мне было чем заняться. У меня не было сил вернуться на учебу, я не хотела никого видеть. Я просто лежала в постели, время от времени вставала и плакала, бесцельно бродя по дому, глубоко погрузившись в свои мысли, и думала, думала, думала.

В этот момент я была совершенно не в состоянии ничего с собой поделать. Моя сестра деликатно называет этот период временем, когда я пялилась на стены. Так что другим пришлось вмешаться. Мне очень повезло иметь семью, которая смогла вложить деньги в решение этой проблемы. Мой лечащий врач, который ранее прописывал мне бета-блокаторы, предложил мне очень старомодный антидепрессант с седативными свойствами и предупредил, что, если я захочу пройти терапию, это будет означать шесть месяцев ожидания. Я заплакала от безысходности, услышав это. Почти каждый день я думаю о людях по всей стране, склонных к самоубийству, отчаявшихся, потерянных и не имеющих доступа к услугам, которые могли бы им вовремя помочь.

В Великобритании всегда были проблемы с обеспечением психического здоровья, но недавние сокращения уж точно не помогли многим людям с серьезными проблемами, которые не были замечены достаточно скоро или в нужном департаменте, несмотря на то что правительство пообещало дополнительно выделить миллиард фунтов стерлингов на лечение психического здоровья [60; 61; 62]. В 2008 году Национальная служба здравоохранения запустила программу улучшения доступа к психологической терапии, в рамках которой в 2016 году была объявлена цель охватить 75 процентов людей с проблемами психического здоровья в течение шести недель и 95 процентов – в течение максимального срока в восемнадцать недель [63]. Хотя эта цель лучше, чем ничего, попробуйте объяснить отчаявшемуся и напуганному человеку, что ему придется оставаться в этом состоянии, возможно, в течение четырех месяцев. Моя подруга попадала в больницу из-за проблем с психическим здоровьем и выписывалась из нее, и ее история – это отмененная сессия, списки ожидания, поездка за несколько километров в больницу, расположенную далеко от ее дома, неправильный диагноз, потому что она никогда не попадала к одному и тому же врачу. Это не значит, что Национальная служба здравоохранения не старается изо всех сил, нет – просто у нее не хватает ресурсов, чтобы должным образом всем помочь.

Мне посчастливилось почти сразу же оказаться на приеме у невероятно доброго психиатра, который выслушал мой рассказ обо всех ужасных мыслях, пережитых мной. Я спорила с ним, доказывая, что я, должно быть, сошла с ума, и при этом безутешно плакала. Он объяснил, что то, с чем я столкнулась, все еще было тревожностью, а навязчивые мысли, которые меня посещали, были ее частью (я уже говорила вам, что ОКР – это не про чрезмерно частое мытье рук). Он выписал мне антидепрессанты, против которых я была настроена категорически (они казались мне признанием поражения), но я начала их принимать, ведь мне было настолько плохо, что хотелось умереть, и я каким-то образом все еще знала, что это ненормально. Брайони Гордон хорошо описывает это нежелание принимать антидепрессанты в своих мемуарах «Безумная девчонка», говоря, что чтение брошюры о возможных побочных эффектах было пугающим («объемом с „Войну и мир“»), но ей было все равно, потому что в тот момент она предпочла бы заполучить остеоартрит вместо ОКР. Помню, я думала о том же. Это как бы подтверждает идею о том, что те из нас, кто принимает антидепрессанты, ищут какой-то воображаемый кайф без усилий.

«Надежда – штучка с перьями – в душе моей поет», – писала Эмили Дикинсон. В последующие недели я очень медленно ползла к какому-то слабому свету. Когда лекарства начали действовать, меня отправили в Ноттингем повидаться с друзьями из университета. Я сидела в поезде, оцепенело глядя в окно, в то время как навязчивые мысли роились в моей голове. Они всхлипывали на разные лады: «А что, если пейзаж ненастоящий? А что, если мои друзья попытаются отравить меня? Зачем им