– Тоже дала в лоб?

– Да, но только не дверью. Ты же ее знаешь. Она заставит раскрыться любого. Даже если он не хочет. Такая вот у нее способность уникальная. Я много думала об этом. Она слышит людей, и ей они интересны. Я так не могу, хоть и стараюсь. Именно Маша первой сказала мне, что так нельзя. Что надо гнать в шею всех советчиков, от которых ни пользы, ни толку, а один только вред. У нее к тому времени был уже третий муж, двое детей от него и столько опыта, что хватило бы на половину Китая.

Лера невольно фыркнула, вспоминая свой последний разговор с Марией Алексеевной.

– Маша изменила всю мою жизнь. Я впервые встала перед своими страхами и сказала им, что в моем доме всему этому больше не место. Закрыла дверь перед носом у свекрови и матери, запретив даже в мыслях упрекать меня в чем угодно, если хотят видеть внука. И почти семь лет прожила счастливо. А потом мой муж, отец Вадима погиб. Глупо и нелепо. Выпил на юбилее у приятеля и, несмотря на мои возражения, поехал за своей матерью, которая устроила скандал и требовала его немедленно к себе. Как потом выяснилось, никакой серьезной причины не было, а был просто каприз. Но повернуть время вспять было уже невозможно. Ее сын разбился на мокрой трассе, а меня назначили виновной в этом несчастье.

– Почему?!

– Потому, что кого-то надо было. Невозможно сказать матери, потерявшей ребенка, что она не права. Да и не надо. Я решила, что, если ей так будет легче, пусть думает, как считает нужным. Но этого оказалось мало. Она стала настраивать Вадима против меня. И вот этого я допустить не могла. Мы переехали, и я прервала с ней всякое общение, за исключением редких поздравлений к праздникам, которые выражались в том, что мной отправлялись последние фотографии Вадима и короткий отчет о его успехах. А когда она вернула мне третье письмо, я и это делать перестала. Внуком она никогда особо не интересовалась. Даже твердила одно время, что он не родной. Нет так нет. Это ее жизнь, и она сама решила, что хочет прожить ее именно так.

– Постойте, а Александра Петровна? Она ведь бабушка Вадима? Вы называете ее по имени и отчеству. Я думала, что она и есть ваша свекровь.

– Нет. Она моя соседка и очень дорогой мне человек. Столько помощи, сколько оказывала мне она, я не видела ни от своей матери, ни от свекрови. Именно она помогала мне растить сына. Присматривала за ним, пока я моталась по командировкам, занималась, любила… Вадим считает ее бабушкой, а я – самым близким своим человеком. Она мне ближе мамы. Матери моей давно уже нет, а мама Саша – рядом. У нас с нею любовь по обстоятельствам. Знаешь, Лера, она меня научила одной простой истине. Поругать человека легко. Всегда найдутся охотники. А вот похвалить, погладить словом, дать сил – могут немногие, и оттого они ценны как никто на свете. Ведь иногда помощь нужна даже не лишними руками или делом, а просто словом. Услышишь что-то хорошее о себе и жить захочется, силы появятся. А это, согласись, немало. Но не в твоем случае!

Серафима Ивановна поднялась, выглянула в окно и кивнула.

– Скорая приехала. И сейчас ты будешь делать все, что они тебе скажут. Если решат, что нужно в больницу, то поедешь.

– Нет! Я не могу! А Денис?!

– А у Дениса есть бабушка. Которой пора уже совесть поиметь и приступить, наконец, к своим обязанностям. Мама у мальчика нашего замечательная, но бабуля тоже ничего себе! Если доверишь, я постараюсь тебе это доказать. Доверишь?

– Да…

Леру в больницу не забрали. Скачок давления, который случился у нее в тот день, списали на усталость и напряженный график. Мария Алексеевна примчалась вечером, после смены, исписала своим размашистым почерком назначениями два листа и погрозила пальцем Лере:

– Накажу!

Вадим, вернувшись из командировки, удивленно спросил шепотом у жены, глядя на то, как Серафима Ивановна качает Дениса.

– Что тут у вас случилось? Ты же не хотела, чтобы мама помогала.

– Глупая была.

А спустя шесть лет на старенькой даче соберется вся семья. И, отмывая измазанное клубникой личико младшей дочери, Лера будет грозить пальцем сыну:

– Денис! Кошкин хвост – не колокольчик! Оставь ее в покое! Пойди лучше к бабушкам и спроси, когда вы пойдете на озеро.

– А ты?

– А я буду валяться в гамаке и читать книжку, пока никто не скачет на моей бедной голове и не просит достать Луну с неба. Можно?

– Можно! – Денис заскакал вниз по ступенькам. – Бабушки-и-и! Вы где? Я не хочу Луну, я хочу купаться! А Луну потом! Вечером. Все равно ее пока не видно!

Марьина жизнь

– Марья! Слышь? Где ты есть-то?

Голос соседки, Василисы, пробился сквозь полудрему, и Марья сердито поморщилась. Принесла нелегкая! И главное, когда?! Тогда, когда Марья уже все решила и легла-таки помирать. А что? Пора уж! Восемьдесят годков с гаком натикало. Будет! Глаза уже почти не видят, уши слышать отказываются. Как телевизор посмотреть, так приходится на всю громкость включать. Куры пугаются, а коза Зорька и вовсе с ума сходит. Давеча вон дверь в сарайке выбила. Ноги опять же крутит. Внук приезжал, хорошие валенки привез, теплые и красивые. Все цветами разукрашены. Таких раньше и не видывали. А теперь – пожалуйста! Да только и они не помогли. Вон сейчас, двое носков теплых, из козьей шерсти вязаных, одеяло сверху, и то не греет ничего. Совсем старая стала… Пора.

Так нет же, и тут не дадут покоя!

Марья вздохнула, покряхтела немного и села на кровати. Ведь не отвяжется!

– Чего ты вопишь? Тут я!

Марья сдернула со спинки кровати большой пуховый платок, внучкин подарок. В прошлом году приезжала с мужем в гости, привезла. И такой хороший! Целиком закутаться можно! А красивый! Кружево тонко вывязанное, ювелирное прям. Вроде дырок много, а греет так,