– Маленькая моя, потерпи! Все наладится и боль уйдет!

Но от матери Лера этого так и не дождалась. То, чего она так ждала, дал ей Павел.

– Мелкая, ты держись! Знаю, что больно. Хочешь, я тебе здоровенный торт привезу? Теперь-то точно можно! Будем трескать его до тех пор, пока животы не разболятся! Или давай я тебя на руки возьму и пойдем погуляем? Хочешь? Я тебе снежков налеплю и будешь в меня ими с лавочки пулять? И вообще, не кисни! Вот сейчас костылики красивые тебе куплю и будем к поступлению готовиться. Ты еще не передумала стать психологом?

Он обнимал Леру, а она пряталась в его руках как в коконе. Так было чуть легче и даже боль немного отступала.

Реабилитация затянулась, но к концу первого курса Лера уже могла почти так же свободно ходить, как и раньше. Правда, походка уже не была такой летящей как раньше, а иногда девушка и вовсе чувствовала себя почти как Русалочка, но по крайней мере ушли в прошлое костыли и трость, а это уже было немало. Костыли, розовые, перламутровые, которые брат специально для нее перекрашивал в какой-то автомастерской, Лера решила было оставить на память. Но потом познакомилась с ребятами из поискового отряда и поняла, что есть люди, которым гораздо тяжелее, чем ей. Именно тогда она перестала себя жалеть. Костыли она подарила одному из координаторов отряда – Леночке, которая с детства была инвалидом, но при этом умудрялась находить то, что помогало ей чувствовать себя в гуще событий и быть полезной. Обладая приятным, очень выразительным голосом, она координировала работу отряда, организовав в своей квартире что-то вроде штаба.

– Ленка, это ж ни сна, ни покоя… – Лера заваривала чай, наверное, в сотый раз за вечер и резала непонятно какую по счету палку колбасы, готовя бутерброды для тех, кто ушел «в поле». Вот-вот приедет кто-то из ребят и нужно будет отдать им все эти термосы и пакеты, чтобы те, кто ищет сейчас пропавшего маленького мальчика, могли хотя бы на ходу сжевать бутерброд, а потом с новыми силами идти дальше.

– А зачем он мне, Лер? Покой я имею в виду. Разве лучше было бы, если бы я жила одна, как сыч в дупле, и у меня не было бы всего этого? Я нужна, понимаешь? Я живу… Это, ведь, главное? Или нет?

Именно там, в отряде, Лера познакомилась с Максимом.

В чем-то Ирина была права. Невзрачный, какой-то будто стертый наполовину ластиком, он был незаметным, словно тень, но при этом умудрялся делать столько, сколько осилили бы только несколько человек, да и то взявшись разом. Лера знала его историю, но матери рассказывать о ней не спешила. Знала, что та не поймет и не простит ей этого знакомства, которое быстро переросло во что-то большее. По ее понятиям, Максим никак не мог быть «достойной» парой Лере.

В отряд Максим попал, когда пропал его отчим. Почти сутки потратив на то, чтобы найти его своими силами, парень все-таки дозвонился до волонтеров, когда в полиции сказали, что заявление о пропаже человека принимать пока не станут.

– У него диабет! С ним что-то случилось! Просто так он не пропал бы! – Максим почти кричал, но его никто не хотел слушать.

С отчимом у него были особые отношения. Геннадий Иванович был третьим мужем матери Максима и стал для мальчика тем самым отцом, которого тот никогда не знал. Зину, мать Макса, первый муж бросил сразу, как только узнал, что она ждет ребенка. Да и мужем он ей был только на словах. Они так и не расписались, несмотря на то, что прожили вместе больше года. Максима из роддома забирали бабушка и дед.

– Ничего! Воспитаем! Наша же кровь!

Первые два года мать жила тихо, ухаживая за ним и помогая родителям, а потом вдруг собралась и уехала на заработки. Максим остался с бабушкой и дедом. Они и стали ему настоящими родителями. Мама жила где-то далеко, присылала деньги, изредка писала письма или звонила, но скоро мальчик почти забыл, как она выглядит. Максиму было почти десять, когда она вернулась. С новым мужем. Жизнь «в семье», которую Зина попыталась дать сыну, не сложилась сразу же. Виталий, отчим Макса, был жестким, если не сказать жестоким, человеком. Воспитание он понимал очень однобоко.

– Понимать должен, кто сильнее. И уважать. Тогда и порядок будет! – говаривал Виталий, поглядывая на пасынка.

Первый же конфликт, который случился у них по поводу разбитого в школе окна, привел к тому, что Макс вырвался из рук отчима и в чем был выскочил на улицу. Дед нашел его только к вечеру.

– С нами будешь жить. Туда больше не отдам тебя. Пошли домой!

Мать пришла на следующий день. Мялась у порога, не глядя в глаза, что-то мямлила, то прося прощения, то упрекая в чем-то. Максим с ней идти отказался наотрез, а она и не настаивала.

С Виталием Зина разошлась меньше года спустя.

– Не сошлись мы характерами, сынок! – Зинаида боялась протянуть руку и коснуться сына, который съежился в комок, сидя на табуретке у кухонного стола. – Ты прости меня… Знала бы, что так получится…

Максиму слушать все это было неловко. Да и желания особого не было. Здесь был его дом.

Геннадий Иванович появился в жизни Зины спустя полгода. Она отмахивалась от подруг, которые наперебой советовали ей не упустить такой шанс. Да, вдовец! Да, старше намного! Но зато какой хороший мужчина! Тихий, покладистый, непьющий! И с ребенком взять готов! Разве не мечта?

В свою мечту Зина поверила довольно быстро, а вот Максим нового отчима принял далеко не сразу. Чуть полноватый, одышливый мужчина, который осторожно вел под руку мать, не вызвал у него поначалу никаких эмоций, кроме неприязни.

Изменилось все после того, как Геннадий уговорил Максима поехать на рыбалку.

Не было никаких задушевных бесед и прочего. Они просто молча сидели на разных концах лодки с удочками наперевес, изредка перекидываясь ничего не значащими фразами. Но почему-то эти несколько часов на рассвете, когда Максим впервые увидел поднимающееся над горизонтом солнце, услышал, как просыпается природа вокруг, навсегда изменили его жизнь. Геннадий каким-то образом понял, что творится на душе