— Я такого никогда не испытывала… Таких чувств смешанных…

— Понимаю, я тоже.

Я поехал в библиотеку имени Горького. Всегда мне нравились произведения этого великого пролетарского писателя. Что ни говори, а все равно хорош. Передал кое-какие гостинцы из Воронежа. Директор очень благодарила.

А на следующий день я узнал, что на фронте погиб работник библиотеки. Все мужчины-сотрудники бюджетных учреждений были призваны и защищали сейчас Родину с оружием в руках. Один знакомый рассказал, что уже погибло семь сотрудников одного из университетов, а еще одному оторвало ноги.

Моим пристанищем стал бар недалеко от дома. Конечно, выпить стопку-другую я мог и дома, но хотелось сменить обстановку, не сидеть в четырех стенах, не погружаться в черные мысли. Заведение это не претендовало ни на какие лавры приличного. В довоенные времена здесь постоянно кого-то резали, избивали, грабили, а сейчас… Разве все это сейчас имело значение?

Только я сделал первый глоток пива, как у меня за столиком появился сосед. Лицо его было непрезентабельное, под глазом красовался перезревший бланш.

— Не против, родной?

Я кивнул, мол, садись.

— Ну, давай выпьем. А то тут только мы одни. Не чокаясь. За пацанов наших погибших.

Мы выпили. Настроения не добавилось.

— Я воевал в четырнадцатом. Потом уволился в запас. Сейчас ходил — не взяли. Почему, не знаю. Я помню… я помню, как возвращал в Россию тело погибшего добровольца. Через границу перевезли, еду к его родне и думаю: «Пусть мать, убитая горем, меня хоть в клочья порвет, но я верну ей тело сына».

И он горько сжал кулак. Выпил. Я пристально смотрел на него. Обычный донбасский работяга, скиталец, выпивоха. Но почему он был мне ближе всей этой гламурной тусовки в дорогих ресторанах, пафосных телок, качков на дорогих машинах? Я глядел в его глаза и видел в них, пусть это звучит банально, душу. Я видел, какую тяжелую эмоциональную работу она проделала. Как он терзался этими воспоминаниями, как он ставил горе других выше своего собственного — и тем самым в действительности был выше всякой богемы, возомнившей о себе слишком много.

Как только я зашел домой, мне пришло сообщение от жены:

— Ну как ты там? Я очень по тебе соскучилась.

И фотография в неглиже.

— Спасибо. Очень кстати, — ответил я.

Несколько часов я провел, разглядывая старые фотографии: родственников, родителей, свои собственные.

Пришло сообщение от Милы:

— Прости, если я что-то не так сказала. Я очень переживаю за тебя.

Она тоже решила меня порадовать, прислав фотографию, на которой рукой прикрыла обнаженную грудь.

Это уже ни в какие ворота не лезет! Надо что-то решать с этим. Бросить обеих или остаться с кем-то из них? Но с кем?

Я отключил телефон. Ничего не хочу, ни с кем не хочу общаться. Выдернул телевизор из розетки, чтобы родители не смогли его включить, как только придут с работы. Лег на пол, включил любимую группу, закрыл глаза.

Прямо сейчас вы будьте счастливы

Прямо сейчас закончится прямо сейчас, увы

Прямо сейчас вы будьте счастливы,

Ибо потом только гробы, гробы, гробы…

Господи, да что ж такое! И здесь одни гробы.

Я оделся, накинул свою серую куртку и выбежал из дома. Не хотелось оставаться наедине с самим собой, и я пытался убежать в город. Пытался скрыться на родных улицах, в знакомых до боли дворах, где я провел столько бесценного времени. Те же разбитые из-за чиновничьего безразличия дороги, те же мрачные хрущевки, те же абрикосы и тополя. Все как в детстве. Только людей на улицах нет. День клонился к вечеру, но солнце еще дарило свои яркие лучи. Но это не спасало город-призрак. Гробы, гробы, гробы… Слезы.

В Луганске я дышал как будто железом. Настолько здесь непригодный воздух и атмосфера сейчас.

Зашел в магазин купить себе что-то для снятия напряжения. Передо мной мужчина говорит продавщице:

— Помнишь моего брата? Сегодня похоронил.

Блуждая по дворам в центре города, я увидел знакомый силуэт, женскую фигуру. Я, несмотря на заплетающиеся ноги, сделал бросок к ней, обогнал и повернулся, чтобы посмотреть, не обознался ли.

— Алена! Привет.

Видимо, моя реакция была слишком радостной. Бледная женщина отпрянула в сторону.

— Это я, Серега. Помнишь, мы вместе работали в газете?

— Сережа? Здравствуй…

— Как ты, Аленушка?

— Ты пьяный, что ли?

— Да, есть немного. Совсем что-то настроения нет.

— Дурак, что ли? Нельзя по городу пьяным ходить, особенно по центру. Увидят — заберут на войну. Пойдем лучше ко мне, я тут рядом живу.

Сидя на кухне, мы выпили. Рассказывали друг другу, как у кого сложилась жизнь.

— Сын мужа от первого брака погиб в августе четырнадцатого года. Было затишье, он выбрался из подвала во двор. Снова начался обстрел, его убило снарядом. А через две недели стрельба прекратилась. Не дожил до перемирия. Парню было пятнадцать лет. А теперь и муж… — она не смогла договорить.

Я придвинулся и обнял ее. Прижал очень сильно, чтобы унять ее дрожь.

— Ну, все, все. Что ж поделать… Аленушка… Им сейчас хорошо там, наверху.

До войны она была достаточно эффектной брюнеткой. Сейчас я погладил ее седые пряди, коих было предостаточно. Прижал и поцеловал в лоб.

— Ну, не плачь, Аленка. Давай лучше выпьем.

Наутро я проснулся у своей знакомой. Она уже готовила завтрак, но я отказался. Оделся и ушел, не попрощавшись. Разве такой жизни она заслужила? Потеряла любимого человека, пасынка. Осталась одна. Разве есть что-то, что сможет ее утешить? Виновные в этой войне, чтобы у вас языки отсохли!

Ехал домой на маршрутке, упершись лбом в окно, чтобы ни на кого не дышать перегаром, чтобы никто меня не видел. Повернули на широкую улицу — проезжали мимо частного сектора. Местами виднелись заброшенные полуразрушенные дома. Недалеко отсюда жил мой знакомый, я даже его имени не знал, только прозвище. В один из дней жаркого лета четырнадцатого года он с отцом вышел во двор. Упала мина. Мой знакомый погиб, а его отец получил ранение. Все это было здесь… когда-то давно. И все это снова вернулось. Если бы не спецоперация, город бы уже сровняли с землей.

Сзади разговаривали двое мужчин, по голосу явно достаточно зрелые. Понятно было, что давно не виделись.

— А ты женат?

— Да, женат, двое детей. Может, скоро внуки будут. Надеюсь на это.

— А я один… Знаешь, как плохо быть одному…

«Как плохо быть одному», — еще долго звучала фраза незнакомца в моей