Связью я занимался, честно скажу, очень мало. Потому что в основном нужно было выполнять ряд дополнительных обязанностей. Поскольку я был связистом, меня «закрепили» за прилетом каждого самолета-челнока Луанда – Браззавиль. Там обычно летал наш Ан-24, гражданский самолет, хотя с вооружением на борту, и экипаж тоже был там, как я понял, военный, хотя особо это не афишировалось. К каждому прилету я должен был прибыть в аэропорт, забрать почту, которая прибывала из Советского Союза; письма писались нам на адрес «Москва-400». Про этот адрес – «Москва-400» – есть даже песня[121]. Еще поскольку я в армии – до командировки – довольно часто водил автомобиль (у меня уже был «москвич» свой, который я купил после службы в Германии) и в командовании узнали, что я могу водить машину, то за мной закрепили отдельный ГАЗ-66. И я на нем ездил везде. Начиная от того, что мы с каким-то полковником из ГРУ ездили, собирали образцы оружия по складам. Кубинцы нам сообщали о захваченных складах оружия, и мы ехали выяснять, что же там за оружие, образцы загружали в самолет и отправляли в Союз. Короче, на меня возложили все, что можно было делать при помощи грузовой машины. Ездил и в гарнизоны, и в порт постоянно ездил, грузы встречать.

Связью тоже, конечно, приходилось заниматься, готовить экипажи Р-118, которые направлялись непосредственно на фронт. Кто-то из них есть на фотографии: там с ангольцами прапорщик Петя Мигуцкий и переводчик, Андрей Токарев. Петя Мигуцкий до командировки в Анголу служил в Борисове, потом я пытался его найти, у меня и адрес его был, но, к сожалению, никаких известий пока нет. Этот прапорщик был мастером спорта по скоростной передаче на телеграфном ключе и, соответственно, обучал этому ангольских солдат – именно морзянку изучал с ними. Причем не знаю, почему, может, потому что у ангольцев голова не была забита лишним, они буквально на лету схватывали все! Еще им, в отличие от наших радистов, нужно было передавать всего 24 знака[122], может, потому им было легче. Уровень их подготовки рос быстро.

– Где вы размещались в Луанде? Расскажите о бытовых условиях.

– Мы жили в советской военной миссии, в коттеджах. Там раньше, до независимости, размещались португальские офицеры. Когда мы туда только заселились, они были разрушены, потом их восстановили. Как раз когда я приехал, в январе, наша группа переехала в эти коттеджи. Часть их все равно еще оставалась с разбитыми окнами, сломанными дверьми, то есть нежилыми.

Как-то вечером я и еще три младших офицера получили приказ проверить все помещения – на предмет оружия, боеприпасов – и вскрыть все комнаты, если они будут закрыты. Мы приказ выполнили и в одной из закрытых комнат, взломав дверь, обнаружили мебель, пишущую машинку, пачки бумаги, документы, канцелярские принадлежности. Мы добросовестно все в комнате перевернули, оружия, конечно, не нашли, но набрали канцелярских принадлежностей и бумаги. А наутро нас построили, вышел генерал (ГВС, генерал-лейтенант Илья Филиппович Пономаренко. – прим. А. К.-Т.) с каким-то очень прилично одетым негром и говорит: кто вчера разгромил офис – выйти из строя! Несмотря на то, что слово это – офис – мы слышали впервые, сразу поняли, что речь о нас. Оказалось, что этот негр был предпринимателем, сотрудничал с МПЛА, и ему оставили в пользование эту комнату. Нас для вида обругали, так как мы просто выполняли приказ и ни в чем непосредственно виноваты не были. А с предпринимателем конфликт каким-то образом был улажен. Обычно все конфликты с местным населением решались при помощи тушенки, поскольку в стране был ощутимый голод.

У нас была охрана – солдаты ангольской полиции. Впрочем, мы им особо не доверяли. Еще были свои часовые – три поста: два поста по периметру миссии и один пост, первый так называемый, был возле радиостанции. В круглосуточный караул мы заступали с шести вечера до шести утра. Никакого постоянного учета караульной службы, как в Советском Союзе, у нас не было, потому что не получалось назначать постоянно караул по расписанию: кто-то в разъездах, кто-то в учебном центре находился. Поэтому в караул заступали те, кто попался, что называется. Кто мог в настоящий момент нести службу, те и несли.

Службу караульную мы несли по 12 часов, с шести вечера до шести утра, как я уже сказал. Было, конечно, тяжело, особенно поначалу, но ночью там еще более-менее, температура нормальная. Еще у нас был такой закон: тот, кто заступал в караул, с утра прикармливал собак, и ночью они караулили вместе с часовыми, поскольку на территории миссии иногда попадались змеи. Это от португальцев остались три собаки, которые были приручены, и предупреждали нас: если на дороге была змея, собака становилась поперек этой дороги, предостерегала нас, и мы знали, что здесь где-то змея, и лучше постоять, пока она не проползет.

В. К. Магонов стреляет из американского «кольта», выменянного на тушенку. Луанда, 1976 год

Собаки нас в карауле, конечно, развлекали. Рядом с миссией была свалка, еще дореволюционная, куда со всей округи сбегались кошки. Иногда, чтобы перебить сон, мы немножко отклонялись от маршрута, подходили к этой свалке и натравливали туда собак… Получалась такая потасовка дикая (смеется)! Можете представить, как собаки обычно к кошкам относятся. Вой, рев на всю округу стоял! Зато это помогало службе – спать в карауле не хотелось!

Среди обслуживающего персонала здания было несколько местных – уборщицы, в частности, рабочие. И случались такие моменты: идешь по периметру миссии, а это в общей сложности метров сто, проходишь все, обратно возвращаешься и видишь, что на стене, мимо которой ты прошел только что, написано «FNLA». Знак тех, которые воевали против нас. Так нам они стены расписывали, были случаи.

Еще помню забавный эпизод. У нас в коттедже была местная женщина, Фатима, комендант или горничная. И она каждое утро ставила на окно в комнатах ананасы. А я понятия не имел, что это такое, мы ведь тогда и мандарины раз в году на Новый год видели (улыбается)]