Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 101

В историях из «Записной книжки городского народа» видно самого Айснера – он рисует, он наблюдает, ходит по этому городу. Вы все равно мало о нем узнаете – он прячет лицо, так что я вам подкину немного выдержек из моего собственного внутреннего блокнота, просто чтобы познакомиться с ним.

Когда я впервые встретился с Уиллом, он уже давно перемахнул тот возраст, в котором большинство народу отправляется в отставку – но ничего старого в нем тем не менее не было. Ни в том, как он двигался (легко, целеустремленно), ни в том, как мыслил, улыбался или общался с людьми. И о том, что Уилл в профессии с самого начала – можно сказать, с первого дня творения – ты вспоминал, только обсуждая с ним какую-нибудь новую идею, способную навек изменить пути и методы мира комиксов.

– Мы это уже пробовали, в 1942-м… – говорил он и тут же объяснял, сработало оно тогда или нет, и почему с тех пор вышло из употребления.

Рабочую жизнь Уилла Айснера можно представить в виде пьесы в трех актах. В первом, хроникой которому послужил полуавтобиографический зашифрованный роман Уилла «Мечтатель», он был человеком, который верил в комиксы как средство коммуникации, а еще писал и рисовал превосходный продукт, и в особенности «Спирита» – возможно, самое изумительное и последовательно амбициозное творение среди себе подобных; а еще человеком, который создал бизнес-модель, позволившую ему сохранить права на свою работу и своих персонажей. Во втором акте Уилл Айснер бросил комиксы, когда будущее этого жанра выглядело особенно мрачно и газетное приложение про Спирита пошло на спад, а комиксы для взрослых выглядели чем-то малореальным. Со всем своим знанием отрасли Уилл ушел делать журнал «Пи Эс» для американской армии, в основном с образовательными комиксами для взрослых, которые рисовал первые двадцать лет жизни этого издания. Третий акт, в который уместилась полноценная карьера, начался в том возрасте, когда большинство нормальных людей уже планирует пенсию, с рассказов, составивших в итоге «Контракт с Богом». Айснер проделал поистине впечатляющую работу – длиной более чем в шестьдесят лет, дальновидную и последовательную.

Уилл Айснер был очень милый, приветливый, дружелюбный, контактный, радушный человек с отчетливой сталью внутри. Он отличался практичностью, понимаем хрупкости и слабости человеческой натуры и невероятной щедростью духа. На протяжении этой, третьей своей карьеры Айснер зарекомендовал себя настоящим американским сказочником – как Рэй Брэдбери, как О’Генри – бесстыдным популистом, создающим истории для простого народа… только вот этого самого народа, чтобы их читать, у него не было. Пока что не было.

Было бы чересчур просто и нечестно рассматривать рассказы в этой книге как эдакие валентинки Большому Городу, Нью-Йорку. И все же это они – но валентинки особые: цепочки неисполенных желаний, невстреченных любовей, судеб, избегнутых и неизбежных, и людей – ущербных, раненых, исполненных надежды на своем пути к могиле или напрочь лишенных ее, обретших или не обретших друг друга.

«Большой город» – серия виньеток, крошечных пьес, то немых, то нет. Некоторые из них – истории, другие – просто мгновенья. Айснер рисовал картинки для этой книги, параллельно преподавая в Школе изобразительных искусств Нью-Йорка, и в том, как рассказаны эти истории, и в особенности самые короткие из них, отчетливо виден учительский глаз. Айснеровское мастерство немого рассказчика несравненно. Диалог – когда он им пользуется – выписан широкой кистью, это шарж речи, где нет ни единого лишнего слова. Он поразительно слышит ритм и музыку того, как говорят ньюйоркцы. Перечитывая их, я случайно вспомнил, что полвека назад ассистентом Айснера был Джулс Файффер.

– Отправляйся на работу, Чарли, – говорит в «Мусоре» жена персонажа, которая только что выбросила его кепку, а вместе с ней все его надежды, и мечты, и саму юность.

– Я себя для этого слишком скверно чувствую, – отвечает ей Чарли. – Я устал, у меня ноги ноют… может, мне не стоит таскать так много образцов. Сумка становится все тяжелее день ото дня.

И он тащит свою тяжеленную сумку дальше, мимо мусорщиков, увозящих его прошлое…

Всю свою жизнь Айснер наблюдал за людьми. Истории и фрагменты в «Записной книжке городского народа» – это все, как и предполагает название, наблюдения. Страницы блокнота и выросшие из них рассказы, то оставшиеся простыми скетчами, то развившимися в полноценные истории о Времени и Пространстве – в городе, где ни то, ни другое не является тем, чем мы привыкли их считать.

«Здание» – история о призраках, хотя четыре фигурирующих в ней призрака остаются ими что при жизни, что в смерти. Менш, не сумевший спасти детей; Гилда Грин, так и не вышедшая замуж за поэта; уличный скрипач Тонатти, умерший, когда умерло здание; застройщик Хаммонд, очень целеустремленный человек. Оптимистичный финал «Здания» мучительно контрастирует с тремя последними историями – «Невидимыми людьми». Протагонисты «Санктума», «Смертельной битвы», «Власти» сорок лет назад могли бы быть персонажами из «Спирита», но с тех пор фундаментальная гостеприимность и подчас ироничная справедливость мира «Спирита» успели смениться неприветливостью и угрюмостью, достойными Кафки. Никакой справедливости в этом новом мире нет – в нем вообще нет места для героя, которого больше не спасет ни магия, ни даже любовь. Последние три истории мертвенно холодны и настолько несентиментальны, насколько это вообще возможно.

Сегодня год со дня смерти Уилла, и я до сих пор скучаю по нему. Он был скромен и мудр, а прежде всего – искренне заинтересован в жизни.

– Что заставляет вас продолжать работу? – спросил я его в 2001 году на фестивале гуманитарных искусств в Чикаго, где он, я и еще Арт Шпигельман и Скотт Макклауд были гостями (нечто немыслимое для тридцатых годов, когда Уилл начал рисовать комиксы).

Я тогда брал у него интервью. Я хотел понять, почему он продолжает работать, продолжает делать комиксы, когда его современники (а среди них были люди вроде Боба Кейна – до того, как он сделал Бэтмена, не будем об этом забывать) давно отправились на пенсию и прекратили заниматься искусством, и рассказывать истории, и вообще уже поумирали.

Он рассказал мне, как смотрел какой-то фильм, где один джазовый музыкант все продолжал и продолжал играть – потому что искал ту самую, единственную Ноту. Она пряталась от него где-то во вселенной, и он все шел и шел вперед в надежде ее поймать. Вот поэтому Уилл и не останавливался, в надежде, что в один прекрасный день сделает что-то такое, чем сам останется доволен. Он просто искал свою Ноту…

Мое предисловие к книге «Нью-Йорк Уилла Айснера: жизнь в Большом Городе» (2006).

Читать вступительную речь на Айснеровском мероприятии – большая честь. Не только потому, что это Премия Айснера – Пулитцер, Тони и Оскар нашей индустрии и нашего искусства, но и потому что это редкая возможность беспрепятственно обратиться к тысячам людей, которые действительно делают комиксы, продают комиксы, которым комиксы небезразличны. Ну и еще потому, что вечер только начался, награду еще не вручили, и аудитория вынуждена притворяться, будто слушает, что я тут несу.

Я думал, что стану говорить о наградах и почему они важны; о комиксах и почему они важны; об искусстве и почему так важно им заниматься.

Я не скажу вам ничего громкого и скандального. Последний раз мне было что сказать скандального десять лет назад, когда я увещевал розничных торговцев не лезть в спекуляционный пузырь, который вскоре хлопнет, как история с голландскими тюльпанами в XVII веке. Авторы, издатели и продавцы тогда купались в деньгах, как дядя Скрудж, а я встал и начал им втолковывать, что тяжелые времена не за горами и продавать надо истории, которые небезразличны людям, которые те хотят читать.

Как ни странно, мои пророчества по большей части сбылись.

Сейчас, десять лет спустя, самое время подбить хвосты и понять, докуда мы дошли. Понять, в каком состоянии страна комиксов, если хотите…

И, хочу вам сказать, положение дел в ней хоть куда.

Я начал профессионально заниматься комиксами семнадцать лет назад, а еще за пару лет до того писал о них как журналист, стоило мне только улучить где-нибудь такую возможность.

В мечтах мне тогда виделась эдакая комиксовая утопия, грядущий золотой век.

Давайте сейчас оглянемся назад и вспомним, как же эта утопия выглядела.

Во-первых, я хотел, чтобы комиксы уже начали воспринимать серьезно.

Это совсем не значило, что все комиксы обязаны быть серьезными. Нет, я хотел, чтобы комиксы были разными – просто стояли в одном ряду с театром, кинематографом, книгами, телевидением и большой оперой на правах уникального и законного способа рассказывать людям истории. Да, это был такой совершенно новый формат, которому еще требовалась уйма большой работы, но над ним у меня в мечтах больше никто не насмехался просто за то, что он имеет наглость быть. Формату, чье имя используется как пренебрежительное ругательство, еще многому нужно научиться.

Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 101