Мне посчастливилось краем глаза увидеть патриархальный образ жизни (он сохранялся таким даже при советской власти в горном селе Чегем), сравнить его с советской цивилизацией, увидеть, как они соотносились друг с другом, и описать это.
У меня было сознание того, что пройдет еще одно поколение, и того, что я видел, — уже никто не увидит, и это надо обязательно запечатлеть.
Кроме того, было некоторое везение для меня как для писателя; я жил в Москве, и некоторая ностальгия, которую я чувствовал по Абхазии, вдохновляла мое перо.
— Фазиль Абдулович! Расскажите, пожалуйста, о вашей матери, как ее звали, какое влияние она оказала на ваше творчество?
— Ее звали Лейла. Она была женщиной деревенской, малограмотной, но у нее были твердые нравственные принципы. Я помню годы своей юности, когда она часто настраивала меня на то, чтобы я помог какому-нибудь дальнему родственнику, которого я почти не знал: пошел бы с ним в больницу или в какое-нибудь учреждение. В ней было ярко выражено патриархальное, «роевое», сознание, которое диктует, что всякий человек, имеющий какое-нибудь отношение к твоей крови, — часть тебя, и ты должен так же его опекать, как и он тебя.
Она была от природы умна здравым крестьянским умом, хотя, по-моему, не прочитала ни одной книжки. Я всегда чувствовал ее ум, ценил его и сейчас просто удивляюсь тому, что она все могла понять — и в социальной жизни, и в политике, понять опасность тоталитарного сталинского режима.
По каким-то разговорам и слухам она догадывалась, что вещи, о которых я пишу, опасны для меня, и стараясь меня удержать от этого, говорила: «С кем ты берешься драться? Они покорили огромный русский народ, а что ты можешь сделать? Смотри, будь осторожней, а то судьба твоего отца и его братьев настигнет тебя». Она старалась внушить мне, чтобы я был поосторожней, как всякая мать.
— А что случилось с вашим отцом?
— Отца выслали при Сталине в Иран, он был наполовину иранец, он умер там, а его братьев арестовали.
— Ваша мама читала ваши книги?
— Нет. Но ей говорили о них.
— Она была религиозным человеком?
— Да. Она была религиозной и здравомыслящей, с сильно развитым чувством долга, и обладала большой нравственной силой.
— Я знаю ваши строки о ней: «Она неуклонно вела свою маленькую войну с хаосом эгоизма, отчуждения, осквернения святыни Божьего дара — стыда». Долг она ставила превыше всего. Я думаю, что этими мыслями пронизаны все ваши произведения.
— Да, мама была человеком долга. Слово «долг», пожалуй, пора внести в словарь иностранных слов. Сегодня это слово не понимают ни правители, ни народ.
