— Кого? — я вгляделся в запечатленных на снимке двух военных. Один, в форме немецкого офицера, сидел на стуле, другой, в американской офицерской форме, — за столом. Совершенно явно это была сцена допроса, значит, ей уже добрых 40 лет.

— Ты? — ахнул я, вдруг догадавшись и, кажется, узнав знакомые черты в еще таком молодом лице.

Но Александров засмеялся почерневшими губами:

— Все путают… Начни опять с немца, обрати внимание на шрам на его щеке. А допрашивает его…

Но теперь уже я и сам догадался, кто был этот американский офицер.

В статье, что была навеяна «делом Барбье»[28], Александров писал: «…Конечно, американская оккупационная армия тогда не была боевой армией. Сотни тысяч солдат и офицеров вернулись в Америку. А вместо них в Германию прибыли функционеры в униформе — честолюбцы и корыстолюбцы, ни разу не ходившие в атаку.

И тем не менее даже среди офицеров американской контрразведки были люди, которые в первое время после победы хранили верность долгу дружбы стран, низвергших фашизм. Мой друг капитан Джордж Александер…»

Я отчетливо припомнил это место из статьи, напечатанной всего лишь годом ранее, припомнил, что, переводя ее для газеты на русский язык, еще советовался с автором, как правильно написать фамилию капитана: Александр? Александер? — но только теперь все вдруг встало на свои места: ну, конечно, это его младший брат! Александровых было три брата. Я знал еще одного из них — Георгия. Это он вел допрос «человека с тысячью лиц»!

«„.Мой друг капитан Джордж Александер осенью 1945 года погрузился с головой в нелегкую работу по выявлению нацистских преступников… Великан в униформе вермахта, которого он арестовал, держался с беспримерной наглостью:

— Да оставьте вы, капитан, свою дотошность насчет того, что происходило на территориях восточных стран! Мы просто-напросто защищали немецких солдат от партизан-террористов.

— Вы военный преступник, Отто Скорцени, не забывайте об этом! И уж я сумею наградить вас веревкой…

А Скорцени продолжал с непринужденной улыбкой:

— Господин американец, вы, право, не стоите ногами на земле. Ведь не мне угрожает петля, а всей Европе. И накинут ее русские, ваши так называемые друзья. Передайте вашему начальству, что я могу предложить пять бригад в полной боевой готовности, бригад, укомплектованных отборными частями. Вам остается только пополнить их за счет военнопленных из лагерей. Будущую Европу нам строить вместе!

Весной 1946 года для бывших нацистов, оказавшихся в английской и американской оккупационных зонах, открылись новые перспективы. Пронесся слух: генерал Гелен завязал тесные связи со спецслужбами США… Частенько в ту пору его имя шелестело на устах штабистов 3-й американской армии, базировавшейся в Бад-Тельце; привечали Гелена и в ставке генерала Джорджа Стронга, возглавлявшего службу разведки американской оккупационной армии. Еще шел Нюрнбергский процесс, а Гелен уже успел совершить первую деловую поездку за океан. Множились протесты со стороны советской военной администрации, по мере того как все более очевидной становилась странная метаморфоза 3-й американской армии, державшей фактически в состоянии боевой готовности отборные немецкие части…».

— Знал ли Скорцени, что перед ним в форме американского офицера был русский?

— Не-ет… Георгий ему этого говорить не стал. Между прочим, их диалог не пересказан и уж тем более не выдуман: на том допросе присутствовал и я.

Вот какую информацию хранила память этого человека и сколько еще стекалось в его архивы. Весть о кончине Виктора Александрова догнала пеня летом 1984 года в Москве. Горько было узнать, что вместе с ним не стало и его архива. Литературный секретарь Александрова вдруг проявил не свойственную ему прыть, понукаемый, правда, наследниками квартиры: за неделю она была вычищена от пола до потолка. Все архивы своими мощными челюстями сжевали мусороуборочные машины, по утрам объезжающие Париж. Сколько таких эмигрантских архивов растеряли мы за границами в прошлые десятилетия, оттого что чурались дружбы с их владельцами! А все-таки дружбы возникали, не могли не возникать, и все мы, кому посчастливилось обрести дружбу с Александровым, теперь корим себя за то, что не уберегли от тлена такую важную часть его памяти — архив.

Долго он боялся поверить, что «Мафию СС» напечатают на родине. Но чудо случилось двойное: он держал в руках гранки своей книги, и не где-нибудь, а на Родине…

* * *

Я очень хотел, чтобы читатель почувствовал живую суть Виктора Александрова, человека, который, как и всякий честный историк, пробивался через завалы лжи, чтобы отыскать крупицы правды, которые он собирал и хранил до последнего часа.

УЛЬТРАПРАВЫЕ И ИХ ПОДРУЧНЫЕ

По следу матерой волчицы шел молодой выводок, еще не поднаторевший в знании запутанных лесных троп, в выслеживании жертвы, в коротких ночных схватках, которые никогда не кончаются миром. Всему этому еще научатся волчата, как те парни, что, положив головы на железнодорожные рельсы, вскочат лишь по команде своего шефа, когда поезд будет всего в десяти метрах от их жизней.

«Дело происходит в сумерках, километрах в двадцати на север от Парижа. Шарля Эйнриха сопровождает шестерка парней из МНС («Международный национал-социализм»[29]). Четырем из них сегодня же вечером предстоит присягнуть Жану-Клоду Моне. Им осталось пройти последнее испытание, на котором и закончится их стажировка. Эйнрих смотрит на часы и отдает короткую команду. Четверо новичков ложатся с двух сторон головами на рельсы, с интервалом три метра друг от друга. Вдалеке слышен нарастающий гул — приближается поезд. Шепотом Эйнрих сообщает мне: это экспресс Париж — Брюссель. Он, два его охранника и я спускаемся с насыпи и наблюдаем за происходящим со стороны. Четыре головы по-прежнему лежат на рельсах. Поезд возникает всего в 100 метрах от нас, там, где путь закругляется дугой… 90 метров… 70 метров… Машинист замечает людей на рельсах и дает пронзительные, частые гудки, но никто не шевельнется… 30 метров… 20 метров… Один из испытуемых издает хриплый крик, вскакивает и со всех ног пускается наутек, но остальные трое лежат не дрогнув… 10 метров: Шарль Эйнрих рявкает новую команду, и все трое резко отскакивают назад… Поезд проносится мимо, машинист грозит нам кулаком. Испытание окончено: все три новобранца по стойке смирно вытягиваются перед Шарлем Эйнрихом (его настоящее имя Жан-Клод Домино) и римским приветствием салютуют ему. Мы возвращаемся к машинам и уезжаем в Париж. А тот, четвертый, что струсил, вынужден брести домой один. С этой минуты все контакты с ним прерваны. И ничего он не сможет рассказать про нашу организацию, потому что до сих пор ему приходилось бывать лишь в задних комнатах баров и участвовать в военных