Посему думаем мы, что только большие этнографические и лингвистические группы, на которые разделяется Славянский мир, могут составлять те политические единицы, совершенно независимые во внутренних своих делах, которые должны войти как самостоятельные целые в Общеславянский союз.
Приверженцы самостоятельности всякого мелкого этнографического оттенка возражают против этого, что таким образом приносятся в жертву некоторые более честолюбивые народности, как, например, чехи и сербы, [а также] другие народности, более скромные, и выставляют также на вид трудно примиримые исторические соперничества, существующие между некоторыми племенами, которые попеременно играли в отношении друг к другу преобладающую роль. Возражение это имело бы действительно силу, если бы вопрос заключался в образовании вполне самодержавных, верховных славянских политических единиц, не соединенных между собой никакой определенной связью, на развалинах нынешних Турции и Австрии. Тогда действительно имело бы место какое-нибудь специальное сербское честолюбие, которое стремилось бы для своего усиления не только преобладать над словенцами и хорватами, как мадьяры над немадьярскими элементами Венгрии, но даже включить как подчиненную народность в состав своего государства этнографически вполне самостоятельных болгар. Но всякое не только специально чешское или специально сербское честолюбие, но даже и специально русское честолюбие должно при тесной федерации славянских народов поглотиться одним – всеславянским честолюбием. При таком устройстве политической судьбы Славянского мира нужно только, чтобы второстепенные члены союза были достаточно сильны, чтобы охранять свою внутреннюю самостоятельность, чтобы не расплываться в ничтожестве крайнего раздробления, чтобы иметь сознание своего деятельного влияния в общем ходе союзных дел. Что касается до внутренних распорядков каждого из непосредственных членов союза, то ничто не препятствует предоставить их составным частям всю желаемую степень административной децентрализации и областной самобытности.
Таким образом, соответственно главным этнографическим группам, на которые разделяются как Славянский мир, так и племена, принадлежащие к нему по месту своего жительства, а большей частью также по своим действительным, ненапускным нравственным тяготениям, Всеславянский союз должен бы состоять из следующих государств:
Русской империи с присоединением к ней всей Галиции и угорской Руси.
Королевства Чехо-Мораво-Словакского, состоящего, кроме собственной Чехии, из Моравии и северо-западной Венгрии, населенной исключительно или преимущественно словаками, приблизительно с 9 000 000 жителей и 1800 кв. миль пространства.
Королевства Сербо-Хорвато-Словенского, состоящего из княжества Сербского, Черногории, Боснии, Герцеговины, Старой Сербии, северной Албании, Сербского воеводства и Баната, Хорватии, Славонии, Далмации, Военной Границы, герцогства Крайны, Герца, Градиски, Истрии, Триестского округа, двух третей Каринтии и одной пятой Штирии по Драву, – с населением приблизительно в 8 000 000 на 4500 кв. милях пространства.
Королевства Болгарского с Болгарией, большей частью Румынии и Македонии с 6 000 000 или 7 000 000 жителей и с лишком 3000 кв. миль.
Королевства Румынского с Валахией, Молдавией, частью Буковины, половиной Трансильвании, приблизительно по реку Марош, и с населенной преимущественно молдаванами западной окраиной Бессарабии, взамен которой Россия должна бы получить отошедшую от нее часть южной Бессарабии с Дунайской дельтой и полуостров Добруджу. Это составило бы около 7 000 000 населения и более 3000 кв. миль.
Королевства Эллинского с присоединением к нынешнему его составу Фессалии, Эпира, юго-западной части Македонии, всех островов Архипелага, Родоса, Крита, Кипра и малоазийского побережья Эгейского моря, приблизительно с 2800 или 3000 кв. миль и с населением с лишком в 4 000 000 жителей.
Королевства Мадьярского, то есть Венгрии и Трансильвании, за отделением тех частей их, которые не населены мадьярским племенем и должны отойти к России, Чехии, Сербии и Румынии; приблизительно с 7 000 000 жителей и около 3000 кв. миль пространства.
Царьградского округа с прилегающими частями Румынии и Малой Азии, окружающими Босфор, Мраморное море и Дарданеллы, с полуостровом Галлиполи и островом Тенедосом, приблизительно с 2 000 000 народонаселения.
Такой союз по большей части родственных по духу и крови народов, в 125 млн свежего населения[107], получивших в Царьграде естественный центр своего нравственного и материального единства, дал бы единственно полное, разумное, а потому и единственно возможное решение Восточного вопроса. Владея только тем, что ему по праву принадлежит, никому не угрожая и не боясь никаких угроз, он мог бы противостоять всем бурям и невзгодам и спокойно идти путем самобытного развития в полноте своих народных сил и при самом счастливом взаимодействии разнообразных родственных стихий, его составляющих, образуя, соответственно своему этнографическому составу, религиозному просвещению и историческому воспитанию, особый культурно-исторический тип, укрепленный долголетней борьбой против враждебных внешних сил, держащих в настоящее время народы его в разъединении, борьбой, без которой он не может установиться.
Рассуждая о Восточном вопросе, мы говорили о его турецкой и австрийской части, говорили о первостепенном значении в нем Царьграда, но ни слова не сказали еще о польской части этого сложного и запутанного дела. Мы не сделали этого до сих пор потому, что, на наш взгляд, Польский вопрос не может получить окончательного решения вне общего решения всех славянских вопросов; так что нам казалось необходимым выяснить сначала всю нашу мысль во всей ее определенности о судьбе и целях Славянства, прежде чем начать говорить о Польском деле.
Смотря по тому, как сложатся политические обстоятельства, каков будет характер действия русского правительства, какова степень их твердости и постоянства, какое господствующее направление примет русское общественное мнение, как будет оно воздействовать и непосредственно на польские элементы, и на деятелей правительства, наконец, смотря по характеру развития польского общества и господствующих в нем идей, Польше предстоят в будущем, конечно, весьма различные судьбы, которые, однако же, кажется нам, могут быть все подведены под четыре возможности. Мы говорим здесь, конечно, только о Польше в собственном, настоящем смысле этого слова, то есть стране, населенной польским народом. Что касается до западных губерний, то само собой разумеется, что им, пока жива сама Россия, не может предстоять никаких иных возможностей, кроме всеполнейшего и полнейшего, всестороннего слияния с остальными частями государства.
Допустим, во-первых, дурной поворот дел для России, – что мечты поляков сбудутся, что им удастся образовать, в тех или других размерах, независимое государство. Оно сделается, несомненно, центром революционных интриг (как это мы видели даже в маленьком Кракове, когда он был вольным городом), преимущественно направленных на западные губернии России. Очевидно, что России нельзя будет этого терпеть,
