севера, она неуязвима. Уязвимость с востока давно уже миновала; осталась, следовательно, только уязвимость с юга. Это не эмпирические только данные, а факты, подлежащие самому удовлетворительному объяснению, ибо проистекают из положения России и из существенных свойств и особенностей характера ее силы и могущества.
Всякое нападение с запада встречает себе отпор всех сухопутных сил России, которые всегда составляли, составляют и будут составлять главную опору ее могущества. Обширные непроходимые болота и леса разрезывают пространство вдоль западной границы России на два совершенно отдельные театра военных действий, совокупное нападение на которые возможно только в случае весьма мало вероятного союза обоих наших западных соседей, Пруссии и Австрии, следовательно, в большинстве случаев Россия может быть совершенно спокойна или за области, лежащие к югу, или за лежащие к северу от Полесья и болотистой системы Припяти[103]. Слабый пункт наш с этой стороны, конечно, Польша, но политические отношения наши касательно ее таковы, что при всякой войне, имеющей в виду Польшу, могущественнейший из наших соседей – Пруссия – никогда или, по крайней мере, надолго не может находиться в числе наших врагов. Но силы России заключаются не в одной ее армии, а в духе всего народа, который всегда был готов скорее видеть свои дома и имущества в объятиях пламени, нежели в руках неприятеля, и с этим-то народом пришлось бы иметь дело всякому врагу, вторгнувшемуся в пределы России.
Со стороны Балтийского моря возможны только диверсии, случайные нападения на те или другие пункты; базисом же для правильного систематически организованного действия оно не может служить по той простой причине, что всякий успех, достигнутый летом, должен бы быть оставлен зимой.
Напротив того, с юга Россия открыта ударам держав, обладающих большими морскими средствами. Сухопутная оборона берегов требует громадных сил и со всем тем, однако же, мало действительна. Достигнув какого-нибудь выгодного для себя результата, неприятели могли бы сохранить его и обратить его в новую точку опоры для дальнейших предприятий. Конечно, вторжение вглубь России и с этой стороны было бы нелегко, пожалуй даже невозможно, но в том-то и дело, что тут нет и надобности в таком вторжении. Овладения морскими берегами или даже одним только Крымом было бы достаточно, чтобы нанести России существеннейший вред, парализовать ее силы. Обладание Константинополем и проливами устраняет эту опасность и обращает южную границу России в самую безопасную и неприступную.
2) У нас вошло в жалкую моду говорить, что Россия довольно, даже слишком велика, что ей не нужно завоеваний, что новые приобретения были бы ей в тягость, что они и так уже ей в тягость. Конечно, приобретение приобретению рознь, но что касается вообще до жалобы на слишком огромную величину России, я, право, не вижу, о чем тут жалеть. Англия, которая ведь больше России, не тяготится своими обширными владениями, разбросанными притом по всему лицу Земли. Да и понятие о величине, росте весьма относительно, и правильное суждение о них приобретается, кажется мне, только из отношения достигнутого роста к внутренней экспансивной силе растущего. Дуб и в три обхвата толщиной и в пятнадцать сажень вышиной нельзя еще назвать слишком большим, переросшим свои нормальные размеры! Государство также не может считаться достигшим полного своего роста, сколько бы оно ни заключало в себе квадратных миль или верст, когда вне границ его живет еще около трех миллионов соплеменников господствующему в нем народу. Оно достигнет полного роста, только когда соединит воедино весь тот народ, который его сложил, поддерживает и живит его; когда оно сделалось полным хозяином всей земли, населяемой этим народом, то есть будет держать в руках своих входы и выходы из нее, устья рек, орошающих ее почти на всем протяжении их течения, и устья своих внутренних морей, – одним словом, когда оно достигло осуществления своей внешней исторической задачи. Не надо еще, говоря о пространстве России, забывать и того, что она находится в менее благоприятных почвенных и климатических условиях, чем все великие государства Европы, Азии и Америки, что, следовательно, она должна собирать элементы своего богатства и своего могущества с большего пространства, нежели они.
Большое пространство имеет, конечно, свои неудобства, и главнейшее из них, без сомнения, большое протяжение границ. Но приобретение Константинополя доставило бы России еще ту совершенно особенную выгоду, что вместо увеличения этого неудобства оно уменьшило бы его в значительной степени, сократив, так сказать, концентрировав, две с половиной тысячи пограничной линии вдоль прибрежий Черного и Азовского морей в одну точку. Поэтому, если Константинополь в руках Англии и Франции потребовал бы от этих государств значительной армии и флота для обороны этого пункта сверх тех сил, которые они должны и без того содержать, в руках России он дозволил бы ей, по крайней мере, в такой же степени сократить ее военные силы и сопряженные с ними издержки.
3) Внешняя сила государств, действительно могущественных, всегда слагается из двух элементов: из армии и флота, которые не могут никогда заменить друг друга, как бы ни усиливали один элемент в случае отсутствия или крайней слабости другого[104]. Ни чисто морское, ни чисто сухопутное государство не могут считаться вполне могущественными, хотя, по географическому положению государств и другим условиям, смешение этих двух элементов внешней политической силы может и должно встречаться в весьма различных пропорциях. Вся история подтверждает это положение.
Карфаген, Венеция, Голландия, вся сила которых почти исключительно основывалась на их морском преобладании, должны были скоро сойти с занимаемого ими первенствующего места, и – или погибнуть, или отступить на второй и даже дальнейший план. Англия, напротив того, располагающая, кроме своих господствующих на морях флотов, значительными сухопутными силами, имеет значение истинной мировой державы, могуществу которой, по всем вероятиям, еще не скоро наступит конец, и если наступит, то не от внешних, а от внутренних причин. С другой стороны, самый Рим, этот идеал континентального могущества, должен был сделаться, хотя на время, сильной морской державой (что во время óно было возможно), дабы не уступить другому видов на всемирное владычество. Как парализовались мощь и успехи Людовика XIV и Наполеона тем, что флоты их были разгромлены англичанами? Наша отсталость в морском деле, неимение паровых судов отразились на невыгодном исходе Восточной войны по крайней мере в такой же степени, как и отсутствие исправных внутренних путей сообщения, и, конечно, в гораздо большей степени, чем дурное состояние нашего огнестрельного оружия. Во скольких случаях было ослабляемо наше влияние именно по недостаточности нашего флота? Упомянем лишь о продаже американских колоний, которая этим только и объясняется; о возмущении
