Нетрудно заметить, что главная проблема, от разрешения которой во многом зависит понимание произошедших событий, сводится к тому, чтобы разобраться в роли, отведенной Елене Левченко в этой истории. Кто она — соучастница преступления, его главный организатор и вдохновитель или жертва, подысканная маньяком и необходимая для усовершенствования разработанной им модели поведения? Разобраться в этом не так просто, так как Муханкин недвусмысленно подсовывает нам версию активной вовлеченности Левченко в события, в то время как она настаивает, что её следует считать несчастной, жалкой и безвольной жертвой. Попробуй скажи, кто из них прав, коль скоро не вызывает сомнения, что любовник Елены был убит Муханкиным у неё на глазах, а его расчлененный на части труп они под покровом ночи по частям вынесли из дому и захоронили в потаённом месте. Впрочем, нам представляется, что сопоставление рассказов главных действующих лиц этой истории позволяет вычленить истину. Пока же дадим слово обоим и позволим им высказаться до конца. Версию Левченко мы в общих чертах уже знаем. Посмотрим теперь, какое видение произошедшего предлагает Муханкин.
В тот же день я перешёл от тети Шуры к этой Лене со своими вещами на квартиру. Соответственно, выпивка началась по «кому случаю, да у Лены стояла десятилитровая банка вина самодельного. Отметили мой переезд мы с Леной на пару. Я тогда на прощание у тети Шуры пил водку, прежде чем перейти к Лене. Плюс к спиртному можно добавить снотворное в виде таблеток, летом перемолотых в порошок: я время от времени понемногу принимал их для успокоения нервов, и уже к вечеру мне было хорошо по моим, так сказать, меркам.
Вдруг нежданно-незванно в доме появился Сережа, с которым я утром встречался на улице по поводу курева. Началась перебранка его с Леной. Сережа был изрядно пьяный, грязный, помятый. Я в их разборки не лез, а вышел на улицу. Вышла и Лена, начала меня уговаривать не уходить и потащила меня в дом. Я ей сказал, что меня их разборки не интересуют и вся эта комедия мне очень не нравится. Зайдя в коридор, Лена начала говорить, что он будет бить её и издеваться, а «при тебе Сергей побоится меня тронуть».
Тут дверь из дома в коридор резко отворилась и появился Сергей. С насыщенной русской бранью накинулся он на меня, кричал, что мы, мол, уже сговорились, трахнулись и т. д. и т. п. Я с Сергеем не разговаривал, лишь попросил его отдать мои вещи, чтобы я ушёл. Какой-то кошмар творился вокруг меня: с одной стороны, Лена истерически толкает меня в дом, а из дома Сергей впереди меня разоряется с угрозами и оскорблениями. Почему-то Сергей сказал: «Иди и забери свои монатки и уе…», — а я ему сказал, что в дом не пойду, пропади вы пропадом с этой Леной и вашей хатой.
Около помойного ведра справа от меня, впереди, стоял мой пакет, в котором лежал штык (или, можно сказать, заточка). Я нагнулся, поднял пакет и попросил Сергея отдать мои вещи, а Лена втолкнула меня на пару шагов вперед в дом и закрыла за собой дверь. «Никуда этот парень отсюда не пойдет, — сказала она Сергею и спряталась за мной. — Это ты пошёл на х… Ты здесь никто, и с тобой я не живу с декабря месяца, так что вали отсюда».
Меня уже начало накрывать от их криков, и я уже хотел сам забрать свою сумку с вещами, как вдруг Лена закричала. Я повернулся и увидел, как на меня уже обрушивается Сергей с ножом в руке. Я успел как-то увернуться и подставил моментально вперед себя пакет со штыком. Сергей отпрыгнул к стене около печки и как-то неестественно сказал, что он пошутил, а тем временем уже нож полетел на пол из его руки. Лена кричала, как истеричка: «Дай ему! Дай ему!» — и толкала меня вперед, а я уже был в невменяемом состоянии. Насколько помню, дальше я бил его в разные части тела плашмя или торцом этого штыка, и потом куда-то мы этого Сергея тащили, но потом выяснилось, что он лежал всего лишь в соседней комнате. Под утро, помню, я просыпался, выпил две-три капли нашатыря, горсть витаминов разных и пару глотков хлористого. Через силу поел, и через некоторое время мне стало легче.
(Протокол допроса от 20 июля 1995 г.)
Мы видим, что себе Муханкин отводит совершенно пассивную роль. Он попросился пожить к какой-то замарашке за просто так, пообещав краденых продуктов. Её пьяница-сожитель (будто бы уже выгнанный из дома) явился и начал дебоширить. Муханкин, невменяемый от выпитого спиртного и «снотворного», попытался, тихо взяв вещи, уйти, но хозяйка квартиры провоцировала обострение, и Муханкин, не владеющий собой и практически не понимающий, что происходит, выглядит инструментом в её руках. Но дальше больше:
Выпил я валидола и лег на постель, на которой спал. Конечно, когда проснулся, то не понял, где нахожусь, но через некоторое время определился. Все было убрано и стояло на своих местах. Я думал, что бред какой-то, то ли сон, то ли нет. Я обратил внимание, что Лена не спит и смотрит, что я делаю. Потом я разделся и лег, если не спать, то хоть лежать и размышлять о жизни. Тут Лена встала и легла со своей кровати ко мне, запустила руки ко мне в трусы, шептала, что хочет меня, удивлялась, что у меня много везде наколок на теле и что в общем-то сделано красиво, и слово за слово — вступила со мной в половую связь.
(Протокол допроса от 20 июля 1995 г.)
Итак, за стеной лежит труп убитого любовника, а хозяйка дома, если верить Муханкину, уже не только навела полный порядок, но и совершает нечто вроде сексуального насилия, оторвав его от философских рассуждений о жизни.
Такая картина событий выглядит совершенно недостоверной. Каждому, кому приходилось сталкиваться с проблемой серийных убийств на сексуальной почве, известно, что маньяки, садисты, извращенцы, некрофилы несостоятельны как мужчины и не способны, как правило, к традиционным формам половой близости. Не всегда они приходят к пониманию этого сразу. Иной раз требуется накапливание достаточно длительного негативного опыта, прежде чем преступник начинает осознавать, что он не такой, как все, и что ему нужно искать более соответствующие особенностям его психофизиологического устройства формы удовлетворения. Вспомним, что Чикатило, например, неоднократно пытался сперва насиловать своих жертв, но, убедившись в своей неспособности совершить с ними половой акт, стал поступать иначе: сперва убивал жертву, а потом уже совершал сексуальные действия с трупом.
В иных случаях сексуальные маньяки в какой-то мере совмещают более или менее традиционные отношения с женщинами с убийствами на сексуальной почве. Так вёл себя, скажем, один из самых страшных маньяков США Тед Банди, и то же наблюдается у Владимира Муханкина. Но истинным призванием маньяка, конечно же, является убийство. Только оно дает совершенно особенный и по интенсивности и мощности импульс к чувственным переживаниям, и никакой реальной женщине не дано конкурировать ни с трупами жертв, ни с их фантазийными двойниками в видениях и снах преступника. Известно, что последние подруги Теда Банди отзывались о нем как о весьма посредственном любовнике, и мы не сомневаемся, что те женщины Муханкина, которые (в отличие от фантастических «героинь его романов») состояли с ним в тех или иных формах половой близости, сказали бы о нем то же самое. Достаточно упомянуть, что половой акт с Левченко в ночь после убийства был единственным в своем роде за всю историю их длившейся чуть более двух месяцев связи.
Очевидно, возбуждение, пережитое во время и в результате убийства, а также соседство с трупом Сергея У., которым еще предстояло распорядиться, действовали на Муханкина как сильнейший психологический допинг, и он временно преодолел границы своих возможностей. Вряд ли само по себе это было для него так уж важно, но он мог рассматривать обычные сексуальные действия с женщиной как средство самоутверждения. Тем более, что в этой ситуации налицо и очевидный садистский компонент. Шутка ли принудить женщину к физической близости, когда за стеной лежит еще не остывший труп её любовника?
