В ходе промышленной революции значительную часть тяжелой работы на производстве стали выполнять машины. (Конечно, не везде – в Бангладеш дети все еще работают в швейных цехах, чтобы мы могли покупать дешевую одежду.) Это изменило цели образования. Отныне детей учили читать и писать, планировать и структурировать свои занятия – именно эти навыки должны были помочь им прокормить себя в будущем.

Только в конце XIX века у детей снова появилось время для игр. Историки называют этот период золотым веком неструктурированной игры – детский труд был запрещен, а родители предоставляли детям все больше свободы[553]. Во многих районах Европы и Северной Америки никто даже не присматривал за детьми, и они бо́льшую часть дня просто гуляли.

Однако золотой век длился недолго. Начиная с 1980-х годов и работать, и учиться становилось все труднее. В обществе на первое место вышли индивидуализм и культура достижений. Семьи становились меньше, и родители все больше беспокоились о том, добьются ли успеха их отпрыски.

Детей, слишком любящих играть, даже стали показывать врачам. В последние десятилетия масштабы диагностики поведенческих расстройств растут в геометрической прогрессии. Пожалуй, самый яркий пример – СДВГ (синдром дефицита внимания и гиперактивности). Как однажды заметил один психиатр, СДВГ – это единственное сезонное расстройство: то, что кажется пустяком во время летних каникул, в течение учебного года требует обязательной дозы риталина[554].

Конечно, сегодня мы гораздо менее строги с детьми, чем сто лет назад, и нынешние школы уже не столь похожи на тюрьмы, как в XIX веке. Сегодня ребенок, который плохо себя ведет, получает не пощечину, а таблетку. Школы больше не занимаются пропагандой, а предлагают более разнообразную, чем когда-либо, учебную программу, передавая детям как можно больше знаний, чтобы те нашли хорошо оплачиваемую работу в «экономике знаний».

Образование стало чем-то, что нужно перетерпеть. Новое поколение усваивает правила нашего общества, основанного на достижениях. Это поколение, которое учится участвовать в крысиных бегах, где главные показатели успеха – резюме и размер зарплаты. Поколение, менее склонное мыслить нестандартно, мечтать, фантазировать и изучать неизведанное. Короче говоря, поколение, которое почти забыло, что значит играть.

3

Но может быть, есть другой путь?

Можем ли мы возродить общество с большей свободой для творчества?

Можем ли мы создавать такие детские площадки и школы, которые будут не ограничивать, а подпитывать потребность детей в игре?

Ответ – да, да и еще раз да.

Датский ландшафтный архитектор Карл Теодор Сёренсен успел спроектировать немало игровых площадок, прежде чем понял, что детям на них ужасно скучно. Песочницы, горки, качели… Обычная детская площадка – мечта бюрократа и кошмар для ребенка. Неудивительно, понял Сёренсен, что дети предпочитают играть на свалках и стройках.

Эта мысль вдохновила его на разработку совершенно новой для того времени концепции детской площадки без правил и предписаний техники безопасности. Площадки, где дети отвечают за себя сами.

В 1943 году, в разгар немецкой оккупации, Сёренсен опробовал свою идею в пригороде Копенгагена – Эмдрупе. На участке площадью 7000 квадратных метров он расставил сломанные автомобили, разложил поленья и старые покрышки. Дети могли делать там что угодно: ломать и чинить, возиться с молотками, стамесками и отвертками, лазить по деревьям и разводить костры, рыть ямы и строить хижины. Или, как позже сказал Сёренсен, они могли «мечтать, фантазировать и воплощать мечты в жизнь»[555].

«Площадка из хлама» в Эмдрупе имела оглушительный успех – в среднем за день на ней собиралось по две сотни детей. Несмотря на немалое количество «возмутителей спокойствия», почти сразу стало очевидно, что «шума, криков и драк, типичных для скучных площадок, здесь не будет, поскольку детям предоставлено столько возможностей, что им нет смысла драться»[556]. Взрослые наняли «игрового лидера», чтобы он следил за происходящим, но тот предпочел не вмешиваться в детские игры. «Я не могу и не хочу ничему учить детей»[557], – заявил этот человек, которого звали Йон Бертельсен.

Через несколько месяцев после окончания войны Эмдруп посетила британский ландшафтный архитектор – леди Аллен, баронесса Хертвудская. Она призналась, что увиденное совершенно ее ошарашило[558]. В последующие годы она использовала все свое влияние для продвижения идей Сёренсена, утверждая, что «лучше сломанная кость, чем сломленный дух»[559].

Вскоре в английских городах от Лондона до Ливерпуля и от Ковентри до Лидса детям отдали под игровые площадки разбомбленные территории. Там, где еще недавно царила смерть, зазвучали радостные детские голоса. Новые игровые площадки стали символом возрождения Великобритании и свидетельством ее жизнестойкости.

Правда, не все были в восторге. У взрослых всегда есть два принципиальных возражения против подобных площадок. Возражение первое: они уродливые. Это просто бельмо на глазу! Но там, где родители видят беспорядок, дети видят возможности. Если взрослые терпеть не могут грязь, то дети не выносят скуки.

Возражение второе: там опасно. Заботливые датские родители боялись, что площадка в Эмдрупе спровоцирует множество переломов и сотрясений. Но через год выяснилось, что ничего серьезнее синяков и ссадин с детьми не случалось. Одну британскую страховую компанию так поразил этот факт, что она стала облагать «площадки из хлама» меньшими тарифами, чем обычные[560].

Тем не менее к 1980-м годам с «площадками приключений», как их стали называть в Британии, возникли проблемы. Повсеместно стали внедряться стандарты безопасности, и производители оборудования осознали, что маркировка «безопасно» сулит золотые горы. Результат? Сейчас «площадок из хлама» значительно меньше, чем сорок лет назад.

Однако в последнее время интерес к старой идее Карла Теодора Сёренсена возрождается. И это правильно. Наука предоставила нам массу доказательств того, что неструктурированные и рискованные игры полезны для физического и психического благополучия детей[561]. На закате своих дней Сёренсен признавался: «Из всех проектов, которые мне удалось реализовать, самый уродливый, но вместе с тем и самый прекрасный – это детская площадка из хлама»[562].

4

Сможем ли мы сделать еще один шаг?

Что, если предоставить детям больше свободы не только на игровой площадке, но и в школе? Многие школы все еще похожи на большие фабрики, где все завязано на расписание, звонки и проверки. Но если дети лучше всего учатся через игру, то почему бы не разработать соответствующую модель обучения? Именно этим вопросом несколько лет назад