Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 73

Минувшая ваханская зима оказалась самой холодной за последние двенадцать лет. Непрекращающиеся снежные бураны завалили Памир сугробами. Морозы держались до июня. В таких условиях крайне трудно было выживать как людям, так и животным. Многие крестьяне потеряли в эту зиму значительную часть скота. Когда наконец пришла оттепель, начались новые беды: оползни, наводнения, лавины. Но у всех этих природных катаклизмов была все же и положительная сторона.

Земля пропиталась влагой от тающих снегов и ледников. Пейзаж радовал глаз по-весеннему яркой изумрудной зеленью. Она не желала уступать место коричневым и палевым краскам середины лета. В деревнях собирали богатый урожай пшеницы, картошки, проса. Над лоскутным одеялом обработанных полей возвышались две стены гор – на юге Гиндукуш перекрывал путь в Пакистан, на севере за Амударьей (так у автора. Видимо, р. Пяндж или р. Вахан. – Ред.) виднелся Памир, за которым простирался Таджикистан. Трудно было охватить взглядом всю эту завораживающую картину: сверкающие вершины, пенящаяся река, рыжие и сиреневые скалы, всполохи лютиков и цветущего шиповника, и над всем этим – бездонное синее небо.

На второй день после выезда из Кабула мы добрались до последней, двадцать первой нашей школы в этом районе, находящейся в селении Сархад. Тут проезжая дорога заканчивалась. Дальше в суровые и холодные высокогорья Южного Памира нужно было пробираться по узкой горной тропе. Даже в середине лета здесь чувствовалось дыхание зимы. Среди скал у реки Сархад попадались луга, поросшие густой невысокой травой, как в тундре. Такого рода растительность вполне можно встретить где-нибудь в субполярных широтах на севере Канады.

Сархад – особый край, отдельная достопримечательность Вахана. Здесь поражает не только необычность природы, но еще и замедленное течение времени. Оно как бы остановилось, замерзло от вечных морозов. Селение состоит из невысоких домиков из камня и глины, вихрастые ребятишки бегают по окрестностям, сопровождая стада лохматых яков и длинноногих двугорбых верблюдов. Такие сцены можно было наблюдать в этих краях и сто, и тысячу лет назад.

Создается впечатление, что быт этих людей абсолютно не меняется. Поля обнесены оградами из выбеленных дождем и ветром костей животных и закрученных рогов горных козлов и курдючных баранов. Мужчины пашут землю такими же тяжелыми плугами, как и много веков назад.

Мы прибыли в деревню после долгого, почти сорокачасового безостановочного марш-броска. Машина остановилась у дома местного вождя Таши Бои. Он руководил всей общественной жизнью в этой части Коридора. Таши был горячим сторонником борьбы с неграмотностью и преданно служил делу распространения женского образования. Преимущества цивилизации он оценил около десяти лет назад – тогда специальный курс терапии позволил ему избавиться от опиумной зависимости (весьма распространенной проблемы в этом регионе). В его доме под одной крышей живут жена и дети, а также еще человек пятнадцать разных родственников.

Традиционная для народности вахи «хижина с очагом» представляет собой шестиугольный шатер с земляным полом. В середине находится углубление, в котором поддерживается огонь. Вокруг разложены толстые одеяла и шерстяные коврики. На них и сидят, и спят члены семьи. Крышу поддерживают грубо отесанные деревянные шесты. О том, что мы живем в эру технического прогресса, напоминает лишь одна опора – пушка от советского танка «Т-62».

Я никогда не углублялся в Ваханский коридор дальше Сархада. Перед тем, как войти в юрту и присоединиться к трапезе, главное блюдо которой составлял суп-лапша, я кинул взгляд туда, где обрывалась дорога. Примерно в двадцати пяти километрах к югу видны были отроги Гиндукуша. Если идти полтора дня пешком в этом направлении, можно добраться до Иршадского перевала. А примерно в семидесяти километрах восточнее лежали земли, где древние киргизы погребали своих сородичей. Это и был Бозаи-Гумбаз. Если мы с Сарфразом сможем собраться в дорогу завтра с самого утра, то через три дня встретимся с Вохид Ханом и Абдул Рашид Ханом.

Я шагнул в дом с надеждой на то, что менее чем через семьдесят два часа наконец смогу сделать то, к чему стремился все последние годы. Но именно в этот момент судьба снова дала мне пощечину, продемонстрировав, что в этом мире мало что происходит так, как предполагаешь.

Все детство я провел в Африке, в сельской местности, и, думаю, благодаря этому вырос очень здоровым и крепким. За шестнадцать лет работы в Пакистане и Афганистане я болел всего дважды. Но когда я проснулся на следующее утро в хижине вождя Сархада, понял, что дело плохо: меня знобило, дыхание было затруднено, все кости ломило. Через час началось сильное головокружение и поднялась высокая температура.

Все эти симптомы наводили на мысль о том, что у меня малярия. Я уже болел ею дважды в детстве. Но в этой области Вахана не было малярийных комаров. Но, так или иначе, я оказался заложником недуга. Таши Бои и Сарфраз укрыли меня четырьмя или пятью одеялами, дали горячего зеленого чая, и я провалился в забытье. Я совершенно утратил чувство времени и «выныривал» из горячечного тумана лишь иногда, чтобы оглядеться и понять, что происходит вокруг. Иногда мне казалось, что на пирамиду одеял кладут еще одно, или сквозь сон я ощущал, что кто-то делает мне точечный массаж стоп и головы двумя или тремя пальцами. Периодически я слышал, как Сарфраз перешептывался с домочадцами Таши: они обсуждали мое состояние и решали, что делать дальше. Пару раз я просыпался среди ночи: вокруг меня тихо сидели старейшины деревни. Жители Сархада переживали за меня и не оставляли в одиночестве. Во время болезни я все время чувствовал их присутствие рядом: они по очереди дежурили у моей постели, держа меня за руку.

Пролетали дни и ночи. Реальность будто испарилась, и на меня волной накатились образы прошлого. Я вспоминал, как в детстве болел малярией и пропустил половину учебного года. А еще мне представлялось, будто я снова в Корфе. То, как Хаджи Али и его соплеменники позаботились обо мне в тот самый первый раз, сливалось в моем воспаленном сознании с нынешними хлопотами обитателей Сархада. Ночью за ревом генератора, стоявшего в доме Таши Бои, я различал шаги привязанных возле хижины яков и их мычание. И тут мне привиделось, что меня уже перевезли в Монтану и я нахожусь в районе Великих равнин в окружении стада бизонов. Как-то раз меня разбудила пожилая женщина и спросила, не хочу ли я опиума – он может облегчить боль.

«Нет, спасибо, – ответил я. – Я уже принял лекарство». А потом снова провалился в сон и сквозь него различал, как Сарфраз встряхивает нашу огромную банку с ибупрофеном. Она гремела, как маракасы: чики-чики-чики, чики-чики-чики.

Утром третьего дня я проснулся оттого, что все тело страшно болело. Зато мысли были ясными: они проносились в голове со скоростью холодного потока той стремительной реки, которая несла свои воды недалеко от деревни. Температура упала.

Я сел, выпил чаю, съел немного хлеба и попробовал подсчитать, сколько времени уйдет на то, чтобы добраться до Бозаи-Гумбаза.

Когда Сарфраз, сидящий в другом углу хижины, понял, о чем я размышляю, он покачал головой.

– Но ведь это всего в трех днях ходьбы отсюда, – сказал я, уловив, что он настроен скептически.

– Ты слишком слаб и не сможешь идти, – возразил он. – Нам надо поскорее увезти тебя отсюда.

– Неправда. И потом, я же могу ехать верхом на яке!

– Грег, заболеть в Вахане – нешуточное дело, – сказал Сарфраз. – Здесь нет лекарств, нет врачей. Если тебе станет хуже, мы не сможем тебя оперативно эвакуировать. Три года назад я оказался в таком же положении. Я долго не хотел отступать от намеченного плана, сопротивлялся до последнего и чуть не умер. Я не допущу, чтобы то же самое произошло с тобой. Тара мне этого не простит.

Но мы же можем еще успеть!

И тогда он заговорил со мной тоном, которого я за много лет своей работы в Азии еще никогда не слышал.

– Я тебя дальше не повезу, – заявил он спокойно, но безапелляционно. – Я запрещаю тебе ехать дальше. Мы возвращаемся в Кабул.

Позже, когда мы с моим другом покидали Коридор и ехали по той же дороге, по которой только что прибыли сюда, меня поразила неприятная мысль. Я много раз пытался добраться до Памира, и каждый раз на пути возникали какие-либо непреодолимые препятствия. Мне стало казаться, что Бозаи-Гумбаз – это некий призрак, недостижимая мечта, нечто сродни вершине К2, которую так и не удалось покорить. А еще мне почудилось, что мое нынешнее бегство из Вахана очень похоже на блуждание в окрестностях базового лагеря и ледника Балторо в 1993 году – я тогда сбился в пути, вынужден был ночевать под открытым небом, а затем случайно забрел в Корфе.

В определенном смысле для меня та неудача и нынешняя слились в единое целое. В обоих случаях я чувствовал острый вкус поражения. Так бывает с человеком, в одночасье потерявшим цели и ориентиры в жизни. И тогда, и сейчас, как мне казалось, я подвел людей, с которыми был связан некими обязательствами. В случае с восхождением на К2 – я не выполнил обет, данный в память о сестре Кристе. Я должен был покорить вершину в ее честь и оставить там ее янтарное ожерелье. А сейчас я не сдержал слова, данного киргизам. Мы преуспели в строительстве стольких школ, возвели двадцать одно здание от Файзабада до Сархада (практически по одному учебному заведению на каждую деревню Вахана). Но для одного маленького селения у меня не хватило ресурсов. А ведь изначально мы именно ради этого пришли в Афганистан! Надвигалась уже одиннадцатая зима с тех пор, как я дал то роковое обещание. А ведь эта клятва была для меня столь значима! Из всех «людей в конце дорог», ради которых мы трудились, киргизы казались самыми обездоленными.

Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 73