7.05.45, Критерн, пригород Бреслау. Вчера я, майор Яхьяев и переводчик Лебедев ездили в крепость (штаб) с полномочиями по вопросу безоговорочной капитуляции. Ездили два раза. Я был главным. Первый раз привез с собой коменданта крепости генерала от инфантерии фон Нигофа, второй раз — привел в наше расположение весь штаб крепости (ок. 40 чел. с адъютантами и ординарцами). Впервые в жизни я выполнял роль парламентера. Было чего опасаться — похоже, немцы готовы были нас растерзать. Но я вел себя достойно победителя (хотя косил глазами во все четыре стороны). И — чудная история! Мы, трое русских офицеров, ведем полтора десятка машин с офицерами штаба крепости через боевые порядки противника, через линию фронта, как пленников, — на свою сторону. А в это время колонны немецких войск строятся, чтобы сложить оружие. Передовая линия замолкла, и только солдаты обеих сторон с изумлением переглядываются через нейтральную зону. И это там, где несколько часов назад нельзя было и головы показать! К полудню сложили оружие 47 тыс. солдат и офицеров пр-ка. 6.05.45 в 17:00 гарнизон Бреслау капитулировал. Город навеки погиб от наших снарядов и авиабомб. Одни руины. А мой корпус уже получает новую задачу. Кажется, на юг, в Чехословакию...
Из последнего письма полковника Чичина домой: «Родная моя, дорогие дочурки! Война с фашистской Германией закончилась нашей полной победой. И первых, кого я хочу приветствовать в эти дни, это вы, мои родные. Горячо поздравляю вас с днем победы, теперь как никогда мы счастливы! Судьба меня сохранила, мне суждено продолжать жить — для моей семьи и моей Родины, кому и принадлежит моя скромная жизнь. Будьте здоровы, родные, и до скорого свидания! Ваш папа, сын и муж. Бреслау, 9.05.45».
От автора
Своего деда, Алексея Павловича Чичина, я запомнил суховатым неулыбчивым стариком — с острым взглядом и нахмуренными бровями.
Вечерами он уходил в свою комнату, где до полуночи пил чай, курил и делал выписки из «Правды» и «Красной Звезды», готовясь к лекциям о международном положении, которые регулярно читал в жэке по линии общества «Знание». Или пролистывал дневник, делая пометки на полях: «Это было 20 лет назад», «Нет, уже 30!».
Умер он в 1985 году в возрасте 80 лет, у его гроба салютовал взвод автоматчиков.
Теперь мне совершенно ясно, что это был очень одинокий старик. В сущности, он умер, толком никем не выслушанный, не понятый — даже самыми близкими людьми, тихо осуждавшими его за тяжелый, неуживчивый норов.
Говорят, я похож на него. Меня и назвали его именем — с его же подачи. Вообще-то меня хотели назвать Дмитрием. Но полковник потребовал «делать, как он приказал». Никто не посмел ему прекословить.
Алексей Шлыков
