— Может быть, деньги?

— Ха! Деньги! Оклад у Ивана Михайловича восемьдесят пять рублей. Он в Волгограде в четыре раза больше зарабатывал, да и Надя работала.

— Тогда что же?

Мы не заметили, как во дворе появились двое чумазых, загорелых, упитанных мальчишек. Младший, лет четырех, вел за уздечку пластмассовую лошадь, нас он словно бы не заметил. Старший, лет шести, оглядел нас, независимо поздоровался, сдернул с гвоздя на столбе возле умывальника полотенце и потащил младшего за дом на озерцо. Вскоре они вернулись умытые и, увидев мать, бросились ей навстречу. Она сразу увела их в дом.

Быстро темнело. На небе проступили звезды, затрещали цикады. Над самой крышей прошла стайка уток. С унылым криком пролетели где-то в стороне цапли. Вернулся Иван Михайлович с ведром, наполовину наполненным пенящимся молоком. Надежда Васильевна вывела из дома чисто одетых, причесанных ребят, усадила их за стол, налила по большой кружке парного молока, дала по куску хлеба. Иван Михайлович присел рядом, потрепал мальчишек по волосам.

— Где были? Весь вечер вас не видно и не слышно.

— Ходили к деду, что картошку стережет, — ответил старший.

— Он нас медом кормил, — добавил младший.

— Они у нас как овечки, — блеснул белозубой улыбкой Иван Михайлович, — тоже без привязи.

Надежда Васильевна принесла керосиновую лампу, зажгла, и сразу на свет полетели ночные бабочки.

— Иди, Ваня, уложи их, — попросила мужа хозяйка.

Тот взял младшего на руки. Старший вежливо всем поклонился и отправился следом за отцом в дом. Я не замедлил воспользоваться случаем и задал хозяйке назойливо вертевшийся в голове вопрос: что заставило их переселиться сюда?

— Тут несколько причин, — задумчиво ответила она. — Я родилась на Брянщине, там же окончила радиотехническое училище, распределили меня на Волгоградский тракторный. Но контрольно-измерительные приборы, автоматика оказались мне чужими. Я с детства люблю землю. И отец, и мать выросли на земле. Отец долго был бригадиром полеводческой бригады, вот и научил меня любить землю, даже такую, как здесь, сыпучую, сухую. А Иван спал и видел этот остров, дом, где провел все детство и юность. К тому же смотрю — мальчики мои растут хилыми, то и дело хворают. Так я и решилась вывезти их «на природу». Зато какие они теперь! Весь день на воздухе, самостоятельные, я ими особенно и не командую. Сюда мы приехали два с лишним года назад. Свекор подарил нам телушку. Вскопали вручную две сотки под огород, я даже бахчу завела — сто лунок. Первое лето выдалось сухое, пришлось воду на полив в ведрах носить, каждый вечер по полведра на лунку. Брали мы ее в озере, метров за полтораста. Но арбузы с дынями выросли отличные. На следующий год скопили денег и купили еще три телки. Теперь у нас целое стадо — четыре коровы и столько же телят. Правда, молока они дают немного, такая уж здесь порода, но нам хватает, остается еще на сметану и масло. Вот так и живем. Все у нас есть, все свое, разве что крупа да мука из магазина. Прошлой зимой отец Ивана здесь с месяц вместо нас хозяйничал, а мы с мужем слетали в Москву, по театрам походили, по музеям, так что до новой зимы впечатлений хватит. Нет, я не жалею, что из города сбежали. Вот только через год старшему в школу. Наверное, к свекрови отвезу, — закончила Надежда Васильевна и решительно направилась в дом.

— Свое стадо, свой огород, — повторил Геннадий Яковлевич. — Может быть, в этом и дело? Интересно, что расскажет Иван Михайлович.

После ужина, состоявшего из свежих помидоров, картофеля в сметане и вкусного серого хлеба, который накануне хозяйка испекла в той самой огромной печи, мы с Иваном Михайловичем вышли во двор покурить.

— Наш остров большой, — начал он. — Только леса девятьсот двадцать четыре гектара. Вот я его стерегу да обихаживаю. Лес этот принадлежит Черноярскому механизированному лесхозу. Наше подсобное хозяйство считается лучшим в Астраханской области. Кстати, по распоряжению директора лесхоза у меня в доме установлена рация для связи с центральной усадьбой. В этом году заготовили двести пятьдесят кубометров на дрова и девяносто кубов деловой древесины. В общем-то провели санитарную рубку. На что идет деловая древесина? В основном на разные хозяйственные поделки: черенки для лопат, топорища, штакетник, дощечки на ящики. А сухостой на дрова. Растет у нас тополь обыкновенный, тополь гибридный, вяз мелколистый, ветла. Каждую весну и осень ведем посадки. Недавно посадили желуди, а их тут же выкопали кабаны. Хитрые бестии.

— Что там твои желуди, — вмешалась в разговор Надежда Васильевна. — Вон видели на огороде пугало, совсем рядом с зимовкой? И туда кабаны ходят. А картошка! У нас тут в двух километрах общественные огороды, так там от кабанов специального сторожа держим.

— Зверя, и верно, развелось много, — подтвердил Иван Михайлович, — но раньше больше было, я сам помню. Потому что леса стояли. А сейчас сажаем, сажаем, а приживаемость всего шестьдесят пять процентов. Очень сильно вредит лесу зимний паводок. ГЭС сбрасывает воду зимой, и она заливает на острове низины, где лучше всего приживаются саженцы. Потом все покрывается льдом. Еще слабо прижившиеся деревца вмерзают в него. Через некоторое время вода уходит, лед садится и вырывает саженцы. Этот же лед режет кору взрослых деревьев, и они начинают сохнуть. У нас тут много бед, — горестно вздохнул лесник. — В позапрошлом году зима стояла теплая, почти без снега. В прошлом году паводок был слабый, вода на остров совсем не заходила. В этом году на острове вода стояла сутки и ушла. Земля не пропитывается влагой, подпочвенных вод недостаточно. Лес сохнет, падает. И с рыбой беда. Только кончился нерест — у нас ведь тут кругом нерестилища, в основном частиковых пород, — а вода ушла, озера сразу высохли. Жутко было смотреть...

Иван Михайлович говорил и словно видел все эти беды снова, в глазах застыла тоска, лицо стало суровым. Видно, сильно болела у него душа за доверенный лес, за жизнь на острове.

— У нас привольно только воронью. Не птицы, а прямо волки с крыльями. Развелось их тут видимо-невидимо. Когда был лес, гнездился филин