Что скажеть Л. Н. Толстой, прочитавъ эту статью, трудно предвидѣть, но, по всей вѣроятности, ему станетъ не по себѣ. Врядъ ли ему приходило въ голову – видѣть въ Брехуновѣ интеллигенцію и даже «духъ Цезаря», a въ грѣшномъ Никитѣ – олицетворевіе «стихійной правды», народнаго духа, цѣль котораго – питаніе.

Дальше, повидимому, идти некуда. Остается, впрочемъ, еще одинъ шагъ къ «опрощенію» – признать, что третье дѣйствующее лицо разсказа Мухортый – недосягаемый идеалъ. Онъ такъ кротокъ, смиренъ, ласковъ и жизнерадостенъ, съ природой одною онъ жизнью дышитъ, и если не разумѣетъ «ручья лепетанія», то ни мало не сомнѣвается, что трава существуетъ затѣмъ, чтобы ее ѣсть, и вода, чтобы пить, a что больше, то отъ лукаваго. Кромѣ «питанія», никакихъ цѣлей онъ не преслѣдуетъ, къ «насильственвой интеллигенціи» вполнѣ равнодушенъ и насчетъ кнута превратныхъ толкованій не придерживается, – пріемлетъ и ничто же вопреки глаголитъ, a если и брыкнетъ иной разъ, такъ больше «любя»…