Ознакомительная версия. Доступно 54 страниц из 297
той же поэмы; перед Мазепой «Степей широкий полукруг» (П3), перед Татьяной «Невест обширный полукруг» (ЕО7); в деревне перед нею — «Куртины, кровли и забор» (ЕО5), в городе — «Конюшня, кухня и забор» (ЕО7); перед Татьяной «По зале шепот пробежал» (ЕО8), в «Медном всаднике» «По сердцу пламень пробежал» (МВ2); «И дедов верный капитал» (ЕО2), «И мыслей мертвый капитал» (ЕО4); «Мой угол тесный и простой» (1819), «В мой домик темный и простой» (1834); «Высоких мыслей и стихов» (1818), «Лежалой прозы и стихов» (1824); «И прояснится темный ум» (ЕО1), «Не улыбнется томный ум» (ЕО7); «Наука дивная таится» (РЛ1), «Долина чудная таится» (РЛ6); «Духовной жаждою томим» (1826), «Нездешней мукою томим» (П2), «Заветным умыслом томим» (1824), «И, тайной грустию томим» (1822); «Рассеял прежние мечты» (1825), «Смиряешь буйные мечты» (1830), «Влагают страстные мечты» (П1), «Я видел страшные мечты» (Ц) и т. д.Слабее, как кажется, ощущается повторение начального слова: «Смутилась шайка домовых» (ЕО5), «Смутилось сердце киевлян» (РЛ6); «Уста волшебные шептали» (1824), «Уста лукавые не ели» (ЕО3); «Долину смерти озаряет», «Долину брани объезжая» (оба — РЛ3); «Брожу над озером пустынным» (ЕО1), «Брожу вдоль берега крутого» (1822); «Питайся мыслию суровой» (П2), «Питаюсь чувствами немыми» (РЛэ); «На лоне скучного покоя» (1825), «На лоне мстительных грузинок» (КПэ); «Преданья русского семейства» (ЕО4), «Преданья грозного Кавказа» (КПэ); «Отшельник праздный и унылый» (ЕО7), «Отшельник мирный и безвестный» (РЛ5); «О жены чистые пророка» (1824), «Нет, жены робкие Гирея» (БФ); «Забыв и город и друзей» (ЕО4), «Забыв и небо и закон» (П1), «Забыв и славу и любовь» (БФ), «Забыл и славу и врагов» (РЛ5); когда «Вступили в важный договор» секунданты в «Онегине» (ЕО6) и «Вступили в смелый заговор» Амур с Досадой в «Руслане» (РЛЗ), то здесь начальное слово все же подкрепляется конечным.
Еще слабее кажется сходство при повторении среднего слова в строке. Из трех строк: «Подруги верной, незабвенной» (РЛ5), «Товарищ верный, терпеливый» (КП1), «Товарищ милый, но лукавый» (1828) — сходство двух первых не так бросается в глаза, как сходство двух последних. Может быть, это оттого, что среднее из трех слов чаще бывает семантически вспомогательным: «Он уважать себя заставил» (ЕО1), «И узнавать себя стыдится» (ЕО6); «Он излиял свои страданья» (КП2), «Я пережил свои желанья» (1821), «И назначал свои закланья» (1831); «Роняет молча пистолет» (ЕО6), «Грозит ей молча копием» (РЛЗ), «Сидела молча у окна» (ЕО2), «Татьяна молча оперлась» (ЕО4), «Мазепа молча скрежетал» (П2). Сравни, однако, «Переживет мой век забвенный» (1829), «Ты возмутил мой век спокойный» (РЛ1); «Под бурями судьбы жестокой» (1821), «Что волею судьбы враждебной» (РЛЗ); «И снов задумчивой души» (ЕО6), «Приют задумчивых дриад» (ЕО2); «Как мысли девы простодушной» (ЕО2), «В светлице девы усыпленной» (П2), «И слезы девы воспаленной» (1825); «Времен минувших небылицы» (РЛв), «Но дней минувших анекдоты» (ЕО1), «Племен минувших договоры» (ЕО2).
По аналогии с этим вышеприведенные строки с 2-словными повторениями тоже могут быть разделены на виды с различным положением двух повторяющихся слов: ААВ, ABA, ABB, и на подвиды с различными частями речи и членами предложения на этих местах.
В поисках самоповторений такого рода мы просмотрели почти весь корпус 4-стопного ямба зрелого Пушкина (кроме эпиграмматических мелочей) — около 10 200 3-словных строк (4-словные и 2-словные, которых меньшинство, не принимались во внимание). Нимало не стремясь к исчерпывающей полноте, мы отметили более 800 строк с повторениями, подобными вышеприведенным, — т. е. около 8 %, почти десятая часть. Это значит, что самоповторения такого рода являются непренебрежимой частью поэтического языка Пушкина и заслуживают самого серьезного внимания.
А за пределами этих лексических совпадений лежит огромный пласт ритмико-синтаксических совпадений, ощутимости которых тоже невозможно отрицать: «Ты забывала мир земной» (КП2), «Ты покидала край чужой» (1830); «Сопровождал мой бег ретивый» (1829), «Переживет мой век забвенный» (1829); «Рожок и песня удалая» (ЕО1), «Рога и пальцы костяные» (ЕО5), «Луга и нивы золотые» (ЕО2); «Казак плывет на челноке» (КП2), «Ямщик сидит на облучке» (ЕО5); «Вражда свирепой Эвмениды» (1824), «И длань народной Немезиды» (1821); «Идет Онегин с извиненьем» (ЕО6), «Ждала Татьяна с нетерпеньем» (ЕО3); «Души высокие созданья» (1824), «Любви безумные страданья» (ЕО4); «Следы невиданных зверей» (РЛ1), «Сердца покинутых друзей» (1825), «Плоды подавленных страстей» (П1); «Дрожит печальная луна» (ЕО5), «Встает кровавая заря» (ПЗ), «Растет пустынная трава» (Ез); «Мои хладеющие руки» (1830), «Твои пленительные очи» (БФ); «Свободы друг миролюбивый» (1821), «Хозяйки взор красноречивый» (ГН); «В пареньи дум благочестивых» (1824), «В волненьи чувств нетерпеливых» (РЛ5); «В сгущенной мгле предрассуждений» (1817), «В туманном сне воспоминаний» (1819); «Он чуждых слов не понимает» (КП1), «Он жадных уст не отымает» (ЕО8) и т. д.
Для классификации таких повторений мы предложили в свое время[577] следующую терминологию: а) ритмическое клише — одинаковая последовательность ритмических слов (так называемая словораздельная вариация ритма), например: «Владелец нищих мужиков», «Татьяне прочить жениха», «Тревожат сердце иногда»; б) синтаксическое клише — одинаковая последовательность членов предложения в строке, например: «Владелец нищих мужиков», «Приют задумчивых дриад», «Карикатура южных зим»; в) ритмико-синтаксическое клише — совмещение того и другого, например: «Владелец нищих мужиков», «Поклонник мирных Аонид», «Затея сельской остроты» и т. д. (у Пушкина не менее 40 таких конструкций); г) ритмико-синтаксическая формула — ритмико-синтаксическое клише с точным повторением одного или нескольких слов, например: «Пристрастья важных Аонид», «Наперсник важных Аонид», «Поклонник мирных Аонид».
Понятно, что внутри каждой из этих категорий можно выделить различные степени сходства и несходства конкретных строк и проверить ощутимость их лабораторными опытами по психологии восприятия стиха. С точки зрения лингвистики стиха в настоящей статье речь идет именно о ритмико-синтаксических формулах и клише; с точки же зрения литературоведения — об интертекстах, однако, по-видимому, об интертекстах не литературных, функциональных, а о языковых, фоновых. Между тем до сих пор изучение стихотворных интертекстов — начиная с основополагающей работы С. Боброва[578] — было обращено именно на функциональную их значимость: к какому поэту и стихотворению отсылает читателя Пушкин и зачем? Скорее всего, о некоторой части интертекстов можно сказать: ни к какому и ко всем сразу.
Можно ли гадать, какие из этих самоповторений допущены Пушкиным сознательно, а какие бессознательно? Кажется, что нет; самое большее, можно предположить, что когда какое-нибудь ритмико-синтаксическое клише или формула повторяются в различных вариациях часто, то они порождаются «естественно» и поэтому бессознательно, а когда редко, то можно предполагать сознательность. Вероятно, предстоит составить частотный ритмико-синтаксический конкорданс 4-стопного ямба Пушкина и его современников, и это позволит увидеть больше, чем мы можем сейчас. Однако трудно отделаться, например, от впечатления, что собственный зачин из стихотворения «К морю» «Прощай, свободная стихия!» (1824) Пушкин
Ознакомительная версия. Доступно 54 страниц из 297
