не было. Все разбрелись – кто куда. Постоянными посетителями были скульптор Букша, художник Тупицын. Вот и все. Из старых друзей только Поленов приходил.
12 января 1912 года Мамонтов пишет Решетиловой: «На днях был торжественный юбилей знаменитой актрисы Федотовой. Собралась вся интеллигентная Москва приветствовать старуху. Много было адресов и речей. В конце вышел я и был неожиданно встречен энергичными и продолжительными аплодисментами всей залы. Значит, Москва меня любит, это хорошо».
А через год, в феврале 1913 года, событие печальное: «Понес я очень тяжелую утрату – умер мой младший внук Сережа Самарин, которого я очень любил».
Опять похороны в Абрамцеве. Сережу похоронили около Верушки, в ногах у нее.
Зиму Савва Иванович прокашлял, все собирался лечиться. «Надо заняться здоровьем, иначе скоро уйду в Елисейские поля». Врач советовал принимать йод, уехать на юг. Савва Иванович все собирался, но потом становилось легче, и он оставался в Москве.
Весной 1914 года во флигеле при заводе поселился Сергей Саввич со своей женой.
Сережа занялся садом, цветником; Савва Иванович радовался: летом будут цветы. Цветы летом действительно были. Сережа много работал: писал, иногда диктовал машинистке.
А потом все оборвалось. Началась война. Сергей Саввич был мобилизован и отправлен в Варшаву. Опять, как десять лет назад, он стал военным корреспондентом.
В середине августа Александра Саввишна начала устраивать лазарет. Было получено разрешение, и 31 августа Савва Иванович писал Евгении Николаевне Решетиловой о том, что она могла бы поступить работать в этот лазарет: «Если Вас интересует предложение Александры Саввишны, то я посоветовал бы Вам поспешить приехать в Москву, потому что устройство лазарета не терпит отлагательств».
Так и получилось, что Евгения Николаевна покинула опостылевший ей Торжок, где она учительствовала, и переехала в Москву, поселилась на Бутырке.
1915 год был для Саввы Ивановича очень тяжелым. Умер Сережа от болезни почек.
Хоронили его в Москве, и в журнале была помещена фотография: Савва Иванович Мамонтов у могилы Сергея Саввича.
Несчастный, больной, одинокий старик…
Он рад был теперь каждому живому человеку. Приходил ли Букша или Тупицын, приезжал ли Эспозито, который работал в провинции, все было приятно.
И молодая, милая, совсем не требовательная Евгения Николаевна Решетилова заняла очень заметное место в его жизни.
Война самым неожиданным образом напомнила русской общественности о Савве Ивановиче Мамонтове.
Россия оказалась отрезанной от своих союзников. Германия, Австро-Венгрия, Турция сделали невозможной сухопутную связь с Францией, Италией, Англией. И вот здесь началась интенсивная разработка богатств Донецкого бассейна, куда выстроил в свое время железную дорогу Мамонтов. Товары, которых так недоставало в России, приходили через Архангельск; и опять-таки железную дорогу туда построил Мамонтов. Срочно дотянули начатую им дорогу на Мурман. Дорога вышла к морю, к Екатерининской гавани, куда в 1896 году ездил Мамонтов с Витте и куда он не успел из-за краха сам достроить железнодорожный путь. В 1915 году у Екатерининской гавани был создан морской порт и заложен город Мурманск. 22 мая 1915 года в газете «Русское слово» появилась статья Дорошевича «Русский человек» – статья, в которой напоминалось о том, какое значение возымели теперь былые дела того, кто вот уже полтора десятилетия отстранен от активной жизни, над кем учинена была такая жестокая несправедливость.
«Два колодца, в которые очень много плевали, пригодились, – писал Дорошевич об Архангельске и Донецком бассейне. – Интересно, что и Донецкой и Архангельской дорогой мы обязаны одному и тому же человеку. „Мечтателю“ и „Затейнику“, которому очень много в свое время доставалось за ту и за другую „бесполезные“ дороги – С. И. Мамонтову. Когда в 1875 году он „затеял“ Донецкую каменноугольную дорогу, протесты понеслись со всех сторон. „Бесполезная затея“. Лесов было сколько угодно. Топи – не хочу. „Дорога будет бездоходная“. „Не дело“. „Пойдет по пустынным местам“. Но он был упрям. Слава богу, что есть еще на свете упрямые люди. И не все еще превратились в мягкую слякоть, дрожащую перед чужим благоразумием. Когда С. И. Мамонтов на нашей памяти „затеял“ Архангельскую дорогу, поднялся хохот и возмущение. Было единогласно решено, что он собирается строить дорогу – вопреки здравому смыслу. Возить клюкву и морошку? У „упрямого“ человека выторговывали: хоть узкоколейку построить. И вот теперь мы живем благодаря двум мамонтовским „затеям“. „Бесполезное“ оказалось необходимым. Что это было? Какое-то изумительное предвидение? Что надо на всякий случай? Застраховаться? Какая-то гениальная прозорливость? Или просто – случай?
Но все-таки два изумительных случая случайно случились с этим человеком. Построить две железные дороги, которые оказались родине самыми необходимыми в самую трудную годину. Это тот самый Мамонтов, которого разорили, которого держали в „Каменщиках“, которого судили. Оправдали. А на следующий день к которому многие из его присяжных явились с визитом: засвидетельствовать свое почтение подсудимому.
Я помню этот суд. Было тяжко. Было лето, и была духота. Недели две с лишним сидели мы в Митрофаньевском зале. Звон кремлевских колоколов прерывал заседание. Мешал. Словно не давал совершиться этому суду. Как над связанными, смеялся над подсудимыми гражданский истец казны: „Г. Мамонтов «оживил» Север? Он все прикрывает патриотизмом“. И вот сейчас – то, что… казалось пустыми затеями, то в 1915-м оказалось самым жизненным, самым насущным государственным предприятием. С. И. Мамонтов думал 40 лет тому назад, 20 лет тому назад. Мы узнали об этом только теперь. Какой счастливый „случай“. Каких два счастливых „случая“!
И как с благодарностью не вспомнить сейчас „Мечтателя“, „Затейника“, „московского Медичи“, „упрямого“ старика С. И. Мамонтова. Он должен чувствовать себя теперь счастливым. Он помог родине в трудный год. Есть пословица у нас: кого люблю, того и бью. Должно быть, мы очень „любим“ наших выдающихся людей. Потому что бьем мы их без всякого милосердия».
Окончился 1915 год, наступил 1916-й. Война все продолжалась, и не видно было ей конца.
Лишенный каких бы то ни было перспектив активной деятельности, Савва Иванович старел катастрофически.
В те годы не было так распространено слово «склероз». Но это был именно склероз. Он все чаще жаловался на слабеющую память и на общую слабость. Бронхит накинулся на него осенью с новой силой. Он задыхался. Он стал плохо воспринимать окружающее.
В феврале 1917 года произошла революция. Отрекся от престола царь Николай II.
Что должен был чувствовать он, родившийся еще при Николае I, переживший Александра II и Александра III? Что должен был чувствовать он, который сознательным уже человеком был знаком с декабристами?
Но он никак не реагировал на события. В начале лета продан был гончарный завод «Абрамцево», и Савва Иванович с Решетиловой перебрались в