Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 104
Те, кто близко знает Сергея Владимировича, понимают, что, по сути, вся его общественная жизнь состоит из таких мудрых предвидений. Не угадываний настроений начальников государства, в чем его упрекали завистники (даже в том заподозрили, что сына Никиту Сергеевича назвал в честь Хрущева, хотя родился Никита еще в сталинские годы), но именно из глубоких предвидений, касающихся исторических судеб России. В связи с этим сошлюсь на факт, почему-то ускользающий от внимания и литературных кругов и политических деятелей. Вот уже полвека не было, да и сегодня нет среди русских писателей человека, который так глубоко и лично знал бы лидеров всех национальных литератур на пространстве СНГи, конечно, самой России, как знает и любит их Михалков. Это повелось давно, с тех пор как Сергей Владимирович возглавил Российский союз писателей. По должности он не был обязан крепко и лично дружить со своими коллегами из союзных республик – мог просто знаться с ними, как делали другие. Но Михалков понимал, что братство национальных литератур – не просто лозунг, а залог единства культур, и складывается оно не формально, а прежде всего на основе личной дружбы. И вот распался СССР, разные отношения устанавливаются между новыми независимыми государствами. А Международное сообщество писательских союзов, которое возглавляет Михалков, по-прежнему тесно объединяет писателей на всем пространстве СНГ– в первую очередь за счет глубоких личных связей Сергея Владимировича с крупными литераторами бывших национальных республик СССР.
Михалков – человек государственный по самому большому счету, к этому обязывает Сергея Владимировича его родословная. И мышление у него государственное. Оно проявляется не только в глубоком понимании политических, общественных, а главное, исторических процессов, идущих в стране, но не менее того – в творчестве. Только человек, по природе своей мыслящий государственно, мог в самом начале творческого пути создать «Дядю Степу» – образ навсегда, образ, способный пережить все эпохи именно потому, что над советской атрибутикой в этой прекрасной поэме возвышаются вечные темы справедливости и общности, особенно созвучные не только детскому, но и русскому, православному сознанию вообще. И именно государственное мышление, опять-таки природное, от предков унаследованное, неудержимо повлекло его в жанр острой, подчас политической и социальной басни, сделав лучшим русским баснописцем XX века. Неизменный уклон к государственным, отечественным интересам отчетливо слышится и в драматургии Михалкова…
А знаменитый «Фитиль», сделавший всенародно известной факсимильную подпись Михалкова? В советские годы «Фитиль» был грозой корыстолюбцев и чинодралов. Но, возможно, самое поразительное – то, что в телевизионном варианте он живет и сегодня, по-прежнему под неусыпным редакторством Сергея Владимировича, который в новых условиях – разве сейчас начальники реагируют на уколы СМИ? – повернул свой сатирический киножурнал в сторону обобщающей системной критики. Он по-прежнему великолепно чувствует время, потому и не изменяет ему очень точный государственный подход к осмыслению текущих явлений нашей жизни.
За десятилетия мне приходилось много и откровенно беседовать с Сергеем Владимировичем на нелитературные, так называемые отвлеченные, а на самом-то деле очень насущные для страны темы. И его особый «музыкальный» слух на правду, его государственный взгляд на происходящее, всегда простой, ясный, никогда не двоящийся и затрагивающий самую сердцевину, самую суть дела, отчетливо различающий просчеты эпохи, поражал меня. А еще я поражался тому, как остро он чувствует русскую боль, как глубоко переживает за судьбы Отечества. Поэтому могу убежденно сказать: то, что именно Михалков при самых различных обстоятельствах, в диаметрально разных общественных условиях, но каждый раз через конкурс, трижды стал автором текста Государственного гимна, навсегда вписав свое имя в политическую историю страны, – это не просто его личная удача. Это, несомненно, знак свыше, Дозволение Божье, ничуть в этом не сомневаюсь. Да и вся его долгая-долгая жизнь при ясной памяти, здравом уме и по-прежнему кремневом характере – тоже неспроста. Ведь в первые дни войны вместе с другим военкором фронтовой газеты Сергей Владимирович попал под жестокую бомбежку, их завалило рухнувшей стеной дома. Военкор погиб, а у Михалкова, лежавшего рядом, плечом к плечу, – ни единой царапины, только пыль с гимнастерки отряхнул.
Вообще, если по известной прутковской формуле зреть в корень, то можно говорить о том, что мощное творческое начало уберегло Сергея Владимировича от прямого участия в политической жизни, где он с его государственным и нравственным подходами, конечно, сгинул бы, – учитывая те трагические тоталитарные обстоятельства, при которых начиналось его взросление. Да ведь и сегодня, увенчанного высшими наградами, уважаемого руководителями страны, его не слишком жалует тот чиновный слой, который больше печется о карьерах, чем о государственных нуждах. Михалков с его прямой, негнущейся и в девяносто пять лет спиной для них – чужак.
А мне и не верится, что Сергею Владимировичу девяносто пять: по-прежнему острый ум, та же неугасимая склонность к смешным, как иногда говорят, на грани фола экспромтам. Совсем недавно, после какого-то заседания в «Доме Ростовых», заговорщицки отозвал в сторону, спросил:
– Знаешь, что такое академик?.. Это член на куче денег! Только что придумал, пока слушал эту говорильню. Сейчас это уже не так, а раньше-то… – Отошел на несколько шагов и вдруг вернулся: – Как там дела с фильмом про Марину? Мое интервью получилось?
Все помнит и по-прежнему старается всем помочь… Пятнадцать лет назад Михалков по своей инициативе послал моей Марине в далекую Америку свой трехтомник с трогательной надписью и благодарностью за оформление его книг. А дочь трагически умерла, и вот теперь о ней снимают фильм.
Попросили Сергея Владимировича дать о Марине интервью, он, конечно, согласился, перед кинокамерой увлекся, сказал много хорошего, точного. И вот интересуется, все ли вышло путем…
Могу ли я относиться к этому человеку без душевного пристрастия?
Сколько раз наблюдал, как Михалков с ходу, без просьб и уговоров бросался помогать совершенно незнакомым людям. Помнится, лет сорок назад заглянул он как-то в журнал «Советский Союз», где я тогда работал спецкором у Аджубея, и в разговоре промелькнуло, что один из сотрудников журнала попал в беду – кто-то его сильно и несправедливо жмет то ли из ЦК, то ли какого-то министерства, уж не помню. Но прекрасно врезалось в память, как Михалков сразу схватился: «Где вертушка?»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 104
