Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 103

Некоторым утешением при моей нервной и тяжелой работе была энергичная деятельность, которую проявляли многие дамы для оказания помощи раненым, беженцам и облегчения положения нижних чинов на фронте отправкой подарков всевозможными организациями. Во главе последних стояли императрицы – Александра Федоровна и вдовствующая Мария Федоровна.

Моя жена тоже взяла на себя устройство склада имени императрицы Александры Федоровны и со свойственной ей энергией вела это дело. Крупные промышленники принимали в этом деятельное участие, в том числе и нефтяной король Манташев и его друзья: князь Накашидзе, Габаев и многие другие, помогавшие не только деньгами и подарками, но также и личным участием в организации и ведении дела. Вскоре отделение Екатерины Викторовны стало одним из наиболее хорошо организованных и богатых.

Еще до Рождества Христова ей удалось составить поезда «прачечная-баня», которые доходили до последней этапной станции, где солдаты меняли белье, которое тут же стиралось, и мылись в бане. В конце ноября 1914 года начался сбор средств на эти благотворительные учреждения, и к Рождеству ей удалось отправить несколько поездов с подарками на фронт.

Более чем в ста письмах ко мне Янушкевич благодарил «неутомимую благодетельницу армии». К сожалению, за это ей отплатили черной неблагодарностью: императрица завидовала успеху работы моей жены, и в особенности потому, что государь высказывал свое сочувствие деятельности Екатерины Викторовны, петербургское же общество отплатило за ее старания – клеветой, будто бы она обогащается и за мой счет берет взятки…

Чувствительные удары, нанесенные нашей армии сперва на Юго-Западном фронте, затем в Восточной Пруссии под Ортельсбургом и Танненбергом, поражения, которые стоили нам сотни орудий, сотни тысяч снарядов и ружей, не говоря уже о пленных, вынудили меня нажать на штаб армии в смысле распоряжений о сборе боевого материала на полях сражений, в особенности оружия и патронов, и на отправке в тыл всего того, что окажется непригодным для непосредственного употребления.

Я неоднократно писал Янушкевичу и просил его доложить великому князю о необходимости принятия мер к наибольшей бережливости в расходовании материалов боевого снабжения в войсках и на этапах.

* * *

Ко всем нашим заботам присоединилась еще самая тяжкая, дух захватывавшая, – все более и более проясняющаяся картина, что в стратегическом отношении вооруженные силы наши применяются неправильно. Стало ясно, что мы наделали целый ряд крупных ошибок!

Ошеломленному народу внутри страны все поражения объяснялись недостатком боевого снаряжения!.. Сухомлинов!.. Или предательством в своих собственных рядах… Мясоедов! Трудно все это в один прием описать… Неприятель в действительности был прекрасно осведомлен о том, что у нас происходило.

Вспоминая теперь, с какой наивностью доктор Лондон направлял частные письма с приложением набросков обо всем и обо всех в Петербург, где они бесконтрольно ходили из рук в руки, мне многое становится ясным.

Наше снабжение боевыми припасами было тоже не на высоте тех требований, которые предъявляла русской армии всемирная война.

Но наша армия в 1915 году со своим недостатком снабжения находилась в таком же положении, как и другие армии. В августе 1914 года ни одна армия, выступившая на войну со своими запасами боевого снабжения, не была в силах покрыть неисчислимые обширные потребности войск. Русская армия была обеспечена едва лишь на шесть месяцев. Наступивший в действительности расход снарядов превзошел, однако, все самые широкие предположения.

Недостаток снарядов являлся часто просто следствием нераспорядительности полевого штаба и беспорядков в тыловой службе.

В отношении заявлений о недостатке снарядов весьма показательно и то, что Главная квартира генерала Рузского в Варшаве лишь от меня, сидевшего в Петербурге, должна была узнать, что определенное количество снарядов, которых им недоставало, изготовлялось в Варшаве.

Такое заключение подтверждается и полученным мною письмом из летучего передового хирургического отряда 3-й армии от 12 марта 1915 года из Старого Загоржа в Карпатах. Автор, близко ознакомившийся с тем, что происходило по части снабжения в Тарнове, Львове, Жолкиеве, Замостье и других местах ближайшего тыла действующей армии, пишет:

«На Дунайце, под Краковом сдавались массы наших солдат, так как не было хлеба, тогда как им были завалены станции. Я знаю, как гибнут лошади, которым не дают сена и овса, как целые транспорты стоят днями без фуража, и выручают доктора, говоря: „Если бы у вас был фураж, у меня найдется коньяк“. Фураж появлялся.

Ссылаются на то, что здесь, в Карпатах, слабо работает железная дорога. Правда, и домкраты не помогают, так как, обладая способностью переделывать до 100 вагонов в день, переделывают по 3—5 в день. Нет вагонов для фуража и раненых, а корпусные интенданты переправляют в Россию хороших лошадей по 2 штуки в теплушке или просто крытом вагоне, этому я свидетель здесь, в Карпатах, на линии Ясло, Кровно, Санок, Самбор, Львов. Ведь чем дальше мы пройдем здесь вперед, тем меньше будет у нас вагонов, тем дальше базы фуража, хлеба, снарядов…»

Всякое снабжение отправлялось к армии в громадных размерах, а как и почему оно не доходило до войск, достаточно этих свидетельств, чтобы видеть, что Генеральный штаб армии не сумел распорядиться и поставить у дела сведущих офицеров.

Как мало давала себе отчет в серьезности положения Ставка, несмотря на все тревожные телеграммы, которые посылались мне, видно из приводимых Янушкевичем справок по поводу обсуждения этого вопроса с генералом Жоффром, из которых явствует, что «все меры для доставки снабжения были приняты».

Несколько раз я сопровождал царя в его поездках на фронт.

Эти приятные перерывы в моей петербургской служебной работе сделались весьма редкими; они постоянно сопровождались личными обидами. Я мог признавать еще то, что Верховный главнокомандующий не желал считаться с соображениями военного министра об операциях и его докладами, чтобы «не отвлекать военного министра от его специальных задач». Но чтобы я, как сопровождающий царя, прибыв в Главную квартиру, оставался в своем салон-вагоне, то есть пребывал вне Главной квартиры, это выходило уже за пределы не только необходимости, но приличия и здравого смысла. Великий князь боялся моей критики, потому что знал, что я перед лицом государя не задумаюсь ее навести, как делал это довольно часто в мирное время. Его же полководческие эксперименты подвержены были чем дальше, тем более уязвимой, жестокой критике.

Государь, со своей стороны, избегал говорить со мной об операциях великого князя.

Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 103