Надо еще особо заметить, что Бёме очень часто повторяет эти свои существенные мысли и, высказывая общие основания своей теософии, соединяет изумительную ясность с наибольшей глубиной, но в пестром нагромождении деталей, как в сказочном мире, у читателя рябит в глазах, и все определенные понятия исчезают. Причина этого не только в том, что у него нет никакого метода и логики, никаких орудий для овладения предметами и надлежащего определения их, что он вместо мысленных определений, дающих познания, применяет для определения предметов формы душевной жизни и чувственности, чувственные свойства и поэтому создает представления, столь же темные, как чувства и чувственные ощущения, и в стремлении своего духа вывести мысли на свет часто прибегает к самым произвольным и странным признакам и вспомогательным средствам. Причина лежит глубже.

Яков Бёме — теософический или религиозный натурфилософ. Он хочет объяснить нам не только, как из природы Бога возникает дух Бога, но также и как из природы или сущности Бога возникает действительная природа, как произошли солнце, луна и звезды, небо и земля, огонь и вода, горы и камни, деревья и травы, животные и люди, французы и шведы, чесотка и проказа, словом, он хочет открыть нам все тайны астрономии, физики, геологии, минералогии, физиологии и патологии, уверенный в том, что так как все возникло от Бога, то все может также быть познано из Него, что в Христе, или Боге, скрыты сокровища всякого знания, что поэтому, чтобы знать все, надо знать лишь Бога. Он хочет дать нам самые специальные знания о вещах, о которых ничего не знает, не имеет никаких представлений, кроме самых поверхностных, внушенных впечатлениями, которые были произведены ими на его ум и фантазию; не удивительно, что он впадает здесь в самую произвольную, беспочвенную, часто нелепую и пошлую фантастику.

Яков Бёме представляет прямую противоположность Бэкона. Тогда как последний выводит все извне, из опыта, этот… тевтонский философ выводит все a priori из Бога, то есть из себя. Яков Бёме олицетворяет человеческое невежество, утверждающее себя как божественное всеведение.

Но именно в этом божественном, блаженном невежестве, вера которого в свое всеведение не нарушается никакими вторжениями эмпирии, в этой мистической светотени его сердечного и фантастического мировоззрения, не просвещенного мирским светом чувств, не говоря о своеобразии его языка, лежит причина чарующего впечатления, производимого Яковом Бёме на многие умы; ибо свет, падающий в храме через разноцветные окна или сквозь тусклые стекла в комнате сапожника, многим людям более по душе, чем свет, идущий сквозь чистые, неокрашенные окна или непосредственно из рук природы. В этом отношении весьма характерно то, что А. Руге… приводит из жизни Штиллинга: Произнося слова: колесо вечной сущности или косой взгляд и другие, они ощущали особый подъем духа. Целыми часами исследовали они магические фигуры и думали, что лежавшие перед ними волшебные изображения жили и двигались; это была такая отрада в упоении иметь и живо ощущать гротескные идеи! Так! Чем нелепее, тем глубже.

Причину магического впечатления, производимого Яковом Бёме на многие умы, можно также объяснить более наглядно. Так как ему недоставало чистой, простой формы мысли, широкого, развитого метода философии, то древо познания от недостатка солнечного света незамутненной мысли не растет у него стройно и прямо вверх, но все у него в хаотическом беспорядке, ткань его мышления как бы сжата в тесном пространстве, так что все здание Якова Бёме получает объем и вид жилища сапожника. А так как вообще человек счастлив лишь в ограниченном кругу, то, естественно, многие люди чувствуют себя лучше и уютнее в тесном жилище сапожника, чем в больших и обширных храмах и залах чистой философии. Ибо вместе с простором расширяется горизонт, и человек теряет себя из виду, видит себя точкой, исчезающей в целом; а в тесном пространстве человек чувствует себя дома, он ограничен собой, не теряет из виду своего ограниченного существования, имея все, что ему нужно, под рукой в виде практического руководства, или компендия».

Согласно Фейербаху, излагавшему структуру учения Бёме в виде своеобразного «конспекта-изложения» [63], оно выглядит — в главном и в основном — так:

«§ 44. Чистое единство

Я думаю, что осталось бы на месте этого мира, если бы четыре стихии со звездами и природой исчезли и прекратились, так что не стало бы уже природы или творений? Ответ: осталось бы то (самое) вечное единство, из которого берут начало природа и творения.

Что находится там, где нет никакого творения? Там вечное, неизменное единство, которое есть единое благо, которое не имеет ничего позади или впереди, что давало бы ему нечто или отнимало, или от которого возникло бы это единство; там нет ни основания, ни времени, ни места, а есть единый бог или единое благо, которого нельзя высказать («Ключ», § 2).

Бог не есть ни природа, ни творение; то, что он есть в себе самом (рассматриваемый в себе самом), не есть ни это, ни то, ни высоко, ни глубоко. Он безосновное (Ungrund) и основа всех существ, вечно единое, где нет ни основы, ни места. Для сотворенного его мощью он ничто и все-таки существует через все («Теософские послания», 47, § 34).

О Боге нельзя сказать, что Он есть то или иное, зол или добр, что Он в себе самом имеет различия, ибо Он в себе самом без природы, без аффектов и творений. Он в себе самом безосновное, без единой воли по отношению к природе и творению как вечное ничто; в нем нет ни муки… ни чего-нибудь, что могло бы склоняться к нему или от него. Он единая сущность, и ничего нет раньше Него или после Него, от чего или в чем Он мог бы почерпнуть или получить единую волю. Он не имеет также ничего, что рождало или давало бы Его, Он ничто и все, Он единая воля, в которой пребывают мир и все творения. В Нем все одинаково вечно — без начала, одинакового веса, — без меры и цели, Он ни свет, ни тьма, ни любовь, ни гнев, но вечно единое («Об избрании по благодати»,