Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 103

Кучлук повел негибкую внутреннюю политику. Сам ренегат, сменивший христианство на буддизм, он стал преследовать мусульман, «раскрыл над подданными длань насилия и вымогательства» [там же]. Кучлук требовал от мусульман Хотана сменить веру на христианскую или буддийскую. Он вступил в «диспут» с мусульманскими богословами Хотана, который кончился тем, что один из них, имам Ала-ад-дин Мухаммед-и Хотани, оскорбил государя, сказав Кучлуку: «Да будет прах тебе в рот, о враг истинной веры» [там же, с. 183], за что был распят на дверях своего медресе. С тех пор Кучлук стал сидеть в своих владениях, как на угольях.

Мы уже упоминали, что Субетай-баатур был послан в поход на меркитов. И хотя Рашид-ад-дин сообщает, что все меркиты были поголовно истреблены, тем не менее часть их бежала в Кыпчакские степи, в нынешний Казахстан. Ближе всех к этим местам оказался Чжочи, правитель «лесных народов». Как сказано в «Юань ши», «в период становления государства [Чжочи] являлся великим князем (цинь ваном), и ему был выделен и пожалован северо-запад. Эти земли крайне отдаленны, находятся в нескольких десятках тысяч ли от столицы. При скорой езде на почтовых перекладных лошадях, чтобы доехать туда, требуется более 220 дней» [Юань ши, цз. 107, с. 1с]. Чжочи и было приказано добить меркитов, и приказ, видимо, поступил к нему вовремя, несмотря на расстояния.

Итак, монгольский отряд под командованием Чжочи преследовал меркитов. В это же время в поход на север против кыпчаков отправился и хорезмшах. Когда хорезмшах появился на поле битвы, монголы уже покончили с меркитами. Чжочи не хотел вступать в сражение с хорезмшахом и объявил, что Чингис-хан послал его только против меркитов.

Мухаммед надменно заявил, что он считает своими врагами всех неверных, т. е. немусульман, и навязал монголам сражение. По сведениям Ибн-аль-Асира, «длилась битва три дня да столько же ночей, и убито было с обеих сторон столько, что и не сочтешь, но не обратился в бегство ни один из них… Дошло дело у них до того, что иной из них слезал с коня и пеший бился со своим противником. Дрались они на ножах, и кровь текла по земле до такой степени, что лошади стали скользить по ней от множества ее. Наконец, обе стороны истощили свои силы в терпении и в бою» [Ибн-аль-Асир, с. 7]. Исход сражения был неясен. Когда же на следующее утро мусульмане решили продолжать бой, они не обнаружили монголов: монголы отступили ночью, оставив, как это делали обычно, зажженные ими костры, которые и обманули мусульман.

А надо сказать, что в душе хорезмшаха давно уже таилась мысль о походе в Монголию и в Китай и о завоевании этих стран. Он постоянно расспрашивал купцов о богатствах восточных стран. Алчность его росла, а его успехи способствовали тому, что в известной мере из него постепенно вызревал новый Чингис-хан. Джузджани сообщает: «Мы, его слуги и придворные, пытались отговорить хорезмшаха от этой навязчивой идеи, мотивируя свои соображения дальностью расстояний, трудностями пути и другими препятствиями, но хорезмшах стоял на своем. А когда до него дошли слухи о том, что Чингис-хан завоевал Китай, он решил узнать, достоверны ли эти слухи, и отправил в Китай посольство во главе с благородным сейидом Беха аддином ар-Рази» (см. [Буниятов, с. 131–132]).

Чингис-хан принял послов хорезмшаха приветливо, одарил их, послал дары хорезмшаху и сказал послу:

– Передай хорезмшаху: «Я – владыка Востока, а ты – владыка Запада. Пусть между нами будет твердый договор о дружбе и мире, и пусть купцы и караваны обеих сторон отправляются и возвращаются, и пусть дорогие изделия и обычные товары, которые есть в моей земле, перевозятся ими к тебе, а твои в таком же порядке пусть перевозятся ко мне!»

Может быть, и прав был акад. В.В. Бартольд, когда писал: «Едва ли Чингис-хан мечтал в то время о всемирном владычестве» [Бартольд. Туркестан, с. 46]. Но этот договор походил на своеобразный «раздел мира», видимого и досягаемого для обоих. Это первое и важное свидетельство того, что Чингис после побед над Цзинь уже не думал ограничить свое государство пределами Монголии, а мыслил категориями стран света. Он считал себя «владыкой Востока», присваивая на Востоке все то, до чего только был способен добраться его воин на выносливом степном коне.

В ответ на посольство хорезмшаха Чингис отправил к нему свое с богатыми дарами, в числе которых был кусок золота величиной с верблюжий горб (его везли на отдельной телеге), нефрит, мускус, ткани из верблюжьей шерсти. Мухаммед принял послов в Бухаре. Послы передали Мухаммеду, что Чингис-хан слышал о его победах, славе и могуществе, что он предлагает ему мирный договор и готов считать его «наравне с самым дорогим из своих сыновей», т. е. по понятиям дальневосточной дипломатии заявлял, что признание признанием, а равенства между ними быть не может. Чингис – отец, старший, сюзерен. В подтверждение этого предложения Чингис высказывал надежду, что и Мухаммеду известно о его победах в Китае, т. е. попросту слегка припугнул хорезмшаха: «Ты для меня как самый дорогой мой сын. Не в тайне и для тебя, что я завладел Китаем и соседними странами тюрок, уже покорились мне их племена» [Буниятов, с. 133].

Что ответил хорезмшах послам Чингис-хана, неизвестно. Но ночью он тайно призвал во дворец главу посольства Чин-гиса хорезмийца Махмуда. Махмуду было предложено стать соглядатаем при дворе Чингис-хана и был задан ряд вопросов:

– Правду ли сказал мне Чингис-хан, заявляя, что он владыка Китая и что он захватил город Тамгадж. Так ли это на самом деле?

– Да, он сказал правду. Такое великое дело не может оставаться тайной, и скоро султан сам убедится в этом.

– Ты же знаешь, каковы мои владения и как они обширны, знаешь, как многочисленны мои войска. Кто же он, этот проклятый, чтобы называть меня своим сыном? Какое же у него войско?

– Войско Чингис-хана в сравнении с армиями хорезмшаха все равно, что одинокий всадник перед конницей или дымок против ночного мрака [там же, с. 133].

Поначалу Махмуд предостерег хорезмшаха – «скоро султан сам убедится в этом», но потом он, как говорят мусульманские авторы, «отказался от искренности» и дал хорезмшаху дезинформацию об армии Чингис-хана. Может быть, купец испугался и решил, что если скажет правду, то не выйдет из дворца хорезмшаха живым. Хорезмшах подарил ему драгоценный камень и просил помнить, что он хорезмиец.

Договор был заключен, послы возвратились к Чингису, а ночные показания Махмуда, вольные или невольные, имели самые тяжкие последствия для его родины.

И.П. Петрушевский считал, что допрос Махмуда показал, что «хорезмшах не имел никакого понятия о действительном положении империи Чингис-хана, ни о его военных силах» [Петрушевский, с. 105]. Чингис же поддерживал тесные связи со среднеазиатскими купцами, в его орде имелись перебежчики из Средней Азии, и потому «нельзя представить себе, чтобы Чингис-хан от этих лиц не мог получить необходимой для него информации за год-два до начала войны» [там же]. Думается, что и хорезмшах имел кое-какие сведения и от посольства Беха ад-дина, и от других своих посольств и беглых из Китая и Монголии, от уйгуров и карлуков, от Кучлука, наконец. Не мог он поверить и в то, что Чингис с ничтожной армией завоевал Китай. Хитрый купец угадал тайное желание хорезмшаха и сказал ему то, что было приятно его сердцу. Хорезмшах желал услышать неправду, и он ее услышал.

Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 103