Но до Урала ещё пролегал путь не близкий. Пройдя по Оке, они только выходили на матушку Волгу. Волга, кого ты только не вдохновляла своими красотами. Пройдёт время, и великий русский поэт Некрасов целые дни будет проводить здесь на реке, помогать рыбакам, он будет бродить с ружьем по островам и часами любоваться вольными просторами великой реки. И в 1860 году родятся у него строки:

«О Волга!., колыбель моя!

Любил ли кто тебя, как я?

Один, по утренним зарям,

Когда ещё всё в мире спит

И алый блеск едва скользит

По тёмно-голубым волнам,

Я убегал к родной реке»

В один из дней пути, струги шли в мареве жары июльского поволжского лета. Василий Никитич сидел на борту лодки, свесив ноги, мечтательно смотрел вдаль, любуясь окружающими просторами. Его спина отсвечивала уже приличным загаром, а надетый на голову парик, видимо, должен был защищать от солнечных лучей.

– Василий Никитич, – раздался голос Блиера, – слушай, дорогой, нужно нам пополнить запасы рыбы, вон впереди показалось какое-то поселение!

– Уж чего, чего, Иоганн Фридрихович, а этого добра здесь в избытке!

Размах рыболовства на Волге, низкие цены на рыбу буквально изумляли современников того времени и прежде всего иностранцев. Крупное рыболовецкое предприятие, каковым его можно представить по материалам конца 17 – начала 18 веков, было чрезвычайно выгодным (имело совокупный доход от одного до четырех с половиной тысяч рублей), несмотря на издержки при транспортировке рыбы.

И.И. Левитан. Вечер. Золотой плёс. 1889

Струги взяли направление на посёлок и причалили к большущему плоту площадью около двухсот квадратных метров. Это был дощатый настил, основанием которого оказались вбитые в речное дно сваи. Тут же стояли причалившие к плоту рыболовецкие лодки с уловом и вели выгрузку рыбы. Вокруг стоял гвалт рыбаков и работных людей рыбного двора.

– Выгружаем, выгружаем, да принимай же, Прохор, что ели шевелишься, настоловался, что ли на бесплатных харчах! (Кроме денежной оплаты, предприниматели должны были кормить работных людей за свой счет).

– Да держу, дерить тебя, Михалыч, что-ты прицепился! Кати вон бочку с рыбой, полна уже!

Экспедиция практически полным составом высыпала на берег, с удовольствием отряхиваясь и притопывая ногами по земле, ощутив после реки твёрдость стояния на земле. Дмитрий Одинцов и Сергей Сабанеев великодушно подскочили к рабочим на разгрузке и помогли перекантовать корзину с рыбой с лодки на плот.

– Благодарствую, господа, – проговорил бородатый, огромного вида мужик, легко ворочая с рыбаками и работными бочки, корзины, кули с уловом, – но вы бы лучше отошли. Не то ненароком пришибить может без сноровки!

Тут же на месте производилась оценка, распределение рыбы по сортам, крупная разделывалась здесь же на настиле плота.

– Иоганн Фридрихович, ты вон с Патрушевым и Клушиным давай поторгуйся с местными, да грузитесь на струги, а я пройдусь вон к тем домам, – Бривицин, как всегда, тоже остался с Блиерм, а Татищев с остальными споро зашагал к стоящим дальше строениям рыбного двора, огороженных забором, как оказалось, представлявшим более десятка внушительных сооружений: изб, амбаров, сараев, чуланов, ледников, сушил, поварешен, а в отдалении стояли конюшни.

Тут же мужики строгали доски, рядом стояли недоделанные лодчонки.

– Эй, плотники-работники, струги что ль делаете? – спросил, останавливаясь Татищев.

– Да куда там струги, служивый! Большие лодки и неводники хозяин приобретает в верховьях Волги, а здесь ладим только мелкие! – ответил, видимо, старший.

Пройдя от копошившихся работников, изготавливавших у реки мелкие суденышки, к строениям, наткнулись у сараев на сотни бечёвок с нанизанной вялившейся рыбой. Василий Никитич остановился, не торопясь оторвал одну рыбку, оставив голову болтаться на верёвке, понюхал. В нос ударил солёный запах вяленой рыбы. Сняв шкуру с бочка рыбы, зубами впился в высушенное на солнце мясо, сразу почувствовав на губах астраханскую соль, которую и применяли при засолке рыбы.

– Хороша-а, чертовка! Хороша! Умеют же делать…

Пожалуй, основной операцией на рыбных дворах и являлось соление рыбы, процесс которого они тут же увидели в открытые ворота сарая.

– Как работается мужики? Заработки-то хорошие? Вон сколько рыбы, работай и работай! – Василий Никитич посмотрел на мужика в мокрой от пота рубахе, перехваченной в талии верёвкой, с длинными русыми волосами и бечёвкой через высокий лоб.

– Да где уж там, барин, вон рыбный раздельщик ничего зарабатывает, да коптильщик и проделыщик разве, а так животы только подтягивать успевай! Хорошо кормёжка хоть задорма, кормимся бесплатно.

– А не подскажешь, мил человек, клей тут у вас варят?

Мужик выпрямился, поправил верёвочку на лбу, заправил волосы под неё:

– Да вон дальше пройдите, и за тем амбаром-то и увидите сарай, там и варят! – показал направление куда следует идти.

В это время Патрушев с Клушиным пытались сторговаться по рыбе со стоящим тут же промысловиком.

– Так чего ты цену ломишь, смотри сколько рыбы у тебя! – Говорю продай мне вон того осетра по двенадцать копеек, а белужку, дальше вон лежит небольшую, по семнадцати копеек! – Иван Кузьмич горячился и краснел.

– Да не могу я по двенадцать и семнадцать, бери по пятнадцать и двадцать пять! – настаивал торговец.

– Ладно, давай руку, ударим за договор, – проговорил Патрушев, протянув свою руку, и как только торговец протянул свою, быстро взял её и проговорил – Идёт тринадцать и двадцать, хорошо?

– А да ладно, идёт, замучаешься с тобой, пока сторгуешься!

Как мы уже слышали, Татищев захотел приобрести для экспедиции клей.

Среди множества работ на рыбных дворах, с частью которых мы уже столкнулись, были ещё и другие: это и изготовление жира, визиги, кавардака и особенно следует выделить приготовление клея (клей из волжских осетровых ценился очень высоко во всех районах страны).

Пузыри рыбы при этом вскрываются, промываются, растягиваются и сушатся на солнце. Когда они достаточно высыхают, наружные мышечные слои, не дающие при варке в воде клея,