оборонительных боях сдать противнику Восточную Пруссию, но не снимать войска с Западного фронта. О том, были ли его стратегические взгляды правильны или нет, военные специалисты спорят и по сей день.
Моему отцу как штабс-офицеру прочили большое будущее. При своей весьма высокой профессиональной квалификации он был яркой личностью с прямым, открытым характером. Временами он бывал резким, но сердце у него было золотое. Умный, весьма начитанный, проявлявший большой интерес к политике, искусству, он был неподкупен и обладал ярко выраженным здравым смыслом. Если характерным для обращения моего брауншвейгского деда с людьми считали выражение «рукопожатие или удар шпагой», то и мой отец тоже унаследовал кое-что из этих качеств. Он был до самой смерти верен своим друзьям, а врагам без обиняков высказывал все, что о них думал.
Из-за болезни моей матери мы жили довольно уединенно в одном из пригородов Меца, где воздух будто бы был чище. Для нас, юношей, жизнь с ее серьезными проблемами началась только в лицее. Дома я с гордостью рассказывал о своих первоначальных школьных успехах, благодаря которым к Рождеству был признан одним из лучших среди 50 учеников своего класса. Каково же было мое огорчение, когда потом я оказался на 32-м месте. Еще круче была реакция дома: я получил хорошую порцию розог. Вот тогда-то я и поклялся в будущем быть куда осторожнее с предсказаниями собственных успехов!
Розги — еще далеко не самое худшее. За несколько недель до Сочельника я просто изнемогал от нетерпения: из намеков я понял, что мне собираются подарить скрипку. Но получить мне ее не пришлось. Отец захотел меня как следует проучить! То было печальное Рождество для всех нас, особенно для нашей доброй больной матери. Позже я не раз спрашивал себя, правильно ли поступают родители, так сурово наказывая детей. Моему отцу это в соответствии со взглядами того времени казалось последовательным и с воспитательной точки зрения верным, но со своими собственными детьми я бы так никогда поступить не смог.
На Пасху я все же оказался среди лучших в классе и наконец-то получил обещанную скрипку. С этого момента музыка заняла в моем сердце первое место на всю жизнь. Вскоре я стал обучаться игре на скрипке у одного ученика великого скрипача Иозефа Иоахима и через почти тринадцать лет впервые выступил в концерте в музыкальном училище Меца. Я тогда всерьез подумывал о том, чтобы стать виолончелистом.
Скрипка сопровождала меня на всем моем жизненном пути, подарив мне бесконечно прекрасные часы. Она всегда была моим верным спутником, не бросила меня на произвол судьбы и сегодня, что (как показывает Нюрнберг) далеко не всегда можно сказать о людях. Я постоянно находил в ней ясность. Пытался ли я в юности обуздать обуревавшие меня страсти, искал ли утешения в дни тяжелой утраты, когда умерла мать, старался ли звуками скрипки скрасить мою одинокую жизнь и жизнь моих друзей в заснеженном бревенчатом доме в дремучих лесах Канады или ж. позже в своей полевой ставке где-то в Восточной Пруссии почерпнуть силы для тяжкой работы, скрипка всегда была со мной.
Вскоре после нашего переезда в Мец, 28 февраля 1902 г., скончалась моя мать. Мы похоронили ее на родине, в Гротише, одном из поместий моего деда Хертвига, где в детстве проводили незабываемо прекрасные часы, катаясь на пони или охотясь. Вскоре мы переселились во внутреннюю часть Меца, где отец снял красивый дом времен Империи на Бельильштрассе, рядом с так называемым Пороховым садом — местом летних встреч офицерского общества города.
После вторичной женитьбы моего отца на Ольге Маргарете фон Приттвиц-унд-Гаффрон в нашем доме, который моя дорогая и заботливая мачеха вела с большим тактом, воцарилось необычайное оживление. В это время все сильнее стала проявляться склонность отца к политике. Он был большим почитателем Бисмарка[6], а в свое время и молодого кайзера [Вильгельма II]. Но произведенная последним отставка канцлера [Бисмарка] крайне разочаровала отца. С тех пор он со всевозраставшим критическим отношением следил за внешней политикой, а также и за военной кадровой политикой Вильгельма II, с которой близко познакомился, будучи адъютантом командира корпуса{1}.
С присущей его характеру прямотой отец не считал нужным скрывать свои воззрения: он говорил на эти темы даже с нами, юнцами. Мое первое знакомство с политическими событиями относится именно к этому времени. Порой отрицательные высказывания отца доходили до ушей берлинских властей, и для него возникла трудная ситуация. Знаю, что в один прекрасный день он внезапно, по собственному решению подал в отставку, причем без обычного прошения, разрешающего ему и впредь носить форму своего полка. Эта неожиданная отставка привлекла к себе в Меце большое внимание. Помню, как командир корпуса лично приехал к нам домой и тщетно пытался уговорить отца отказаться от своего решения.
На этом наше пребывание в Меце закончилось. Оно было для меня и моего брата поучительно и тем, что через своих одноклассников мы тесно соприкасались с нашим западным соседом: французское влияние было в то время в Меце еще очень сильно. Наши родители тоже поддерживали дружеские отношения с французскими семьями. Эти отношения оказали влияние и на меня, они пережили обе мировые войны. Многочисленные кратковременные поездки с отцом в соседнюю Францию еще в детстве дали мне представление о жизни французской провинции.
И если в своей дальнейшей жизни я чувствовал себя особенно сильно связанным с миром французской культуры, то это следовало отнести на счет тех ранних впечатлений, которые потом углубились благодаря длительному обучению вместе с братом в коммерческом училище Гренобля. При этом мы совершенствовали свое знание французского языка{2}.
В Меце большую роль для нас, молодых, играл спорт, особенно теннис. Мы даже заняли первое место на офицерском турнире. Очень рано пробудилась в нас и любовь к лошадям, унаследованная от отца, который был большим лошадником.
После отставки отец решил переехать с семьей в Швейцарию; в Арозе мы прожили полтора года. Это время мой отец называл счастливейшим в своей жизни. Зимой мы поднимались в горы на лыжах или же вместе спускались на бобслее, не раз выигрывая гонки… Летом отец бродил с нами в Швейцарских Альпах, рассказывая нам о многих событиях своей жизни, а также делясь взглядами на внутри- и внешнеполитическое положение Германии.
Когда же мы заговаривали с отцом о нашем собственном будущем, мы сознавали: сами мы никогда солдатами не станем. Нас сильно тянуло странствовать. Я и мой брат стремились повидать мир. В конце концов мы получили согласие отца поселиться в
