Устанавливая единство всей российской армии, подчиненной (во всех оперативных и организационных вопросах) единому верховному командованию, Временное Всероссийское правительство сохраняет территориальный способ комплектования частей, допустит территориальные наименования, а при наличии общенационального – и областные территориальные отличительные цвета (например, бело-зеленый для сибиряков).

По поводу этих тезисов среди представителей омской общественности, почти целиком стоявшей на платформе единой России и усматривавшей в областничестве скрытый сепаратизм, разгорелся спор. Нужен ли сибирский представительный орган? Даже это название, избранное взамен употреблявшегося обычно: «Сибирское Учредительное собрание», которое как будто предрешало возможность и полной государственной независимости Сибири, – все же пугало воображение многих.

Но, в конце концов, тезисы были одобрены всеми. Безболезненно прошли они и в Директории, в заседании которой я присутствовал при их рассмотрении. Директория внесла лишь то исправление, что как председатель Совета министров, так и заместитель его избираются из членов Директории.

В этом была (в результате недоверия к исполнительному аппарату) политическая цель: воспрепятствовать слишком обособленному существованию Совета министров. Но с точки зрения устойчивости верховной власти принятое Директорией решение было неправильно и вредно. Директория была бы в большей степени недосягаема, если бы она не вмешивалась непосредственно в исполнительные функции.

По сравнению с Сибирским правительством уже был достигнут успех. Члены Директории не были министрами, но нужно было не возлагать на членов Директории ни функций председателя Совета министров, как это было сделано в отношении Вологодского, ни функций главнокомандующего, как это было сделано в отношении Болдырева. Каждый член Директории, по словам Зензинова (в дневнике), был, в сущности, «ваше однопятое величество», а по обстоятельствам времени было бы лучше, если бы каждый член Директории был «однопятой президента».

Непрошеная охрана

Омская обстановка в момент формирования правительства Директории была насыщена электричеством бунтарства. На парадных обедах происходили скандалы. К концу обеда офицеры требовали обычно гимна, и музыка играла «Боже, царя храни». Представители правительства тщетно протестовали и должны были уходить с обедов. Масла в огонь подлил английский полковник Ворд, депутат рабочей партии в парламенте. Талантливый оратор, он красочно описывал свои впечатления, искренне возмущался, что русские боятся своего национального флага и своего национального гимна. Ведь музыка его так хороша, да и содержание неплохо: почему бы русским не ввести у себя такой строй, как в Англии?

Я сам присутствовал при одной такой речи. Это было в Иркутске, на парадном обеде гарнизона. Я говорил на этом обеде, что правительство мечтает о том времени, когда ему возможно будет не прибегать к услугам армии для охраны порядка в России, потому что подобные функции развращают армию, а Ворд говорил о том, что офицерство должно взять на себя охрану внутреннего порядка.

Но гимнами дело не ограничивалось. Где-то в глубине нарастал глухой ропот, чувствовался протест против социалистических учреждений, социалистической власти.

Однажды ночью Вологодского разбудил звонок телефона.

– Кто говорит?

– Из Совета министров. Вас ищут офицеры, по-видимому, хотят арестовать, спрашивали адрес.

Через некоторое время послышался топот лошадей. К квартире Вологодского подъехал отряд казаков.

Вологодский не спал всю ночь. Утром он открыл окно и спросил:

– Вы зачем сюда приехали?

– Охранять присланы.

– Можете ехать. Вы мне не нужны.

– Покорнейше благодарим!

И уехали.

Сибирские казаки приехали охранять главу Сибирского правительства от якобы готовившегося покушения со стороны Директории.

Поводом для этого служили как сведения разведки об активности социалистов-революционеров, так и наличие у Директории особой охраны, доставшейся ей в наследство от Самары.

В тот же день вечером происходило совместное заседание Директории и Сибирского правительства. На этом заседании присутствовал и я. Вдруг меня вызывают к телефону.

– Говорят из штаба второго корпуса. Есть сведения, что Сибирское правительство будет сегодня арестовано в помещении Директории; разрешите прислать охрану.

– Я думаю, это вздор. Никакой охраны не надо.

Говорил солидный, лично мне известный полковник.

В конце концов, я побоялся взять на себя ответственность, отказавшись от охраны, и согласился.

Заседание продолжалось. Через некоторое время вызвали генерала Болдырева.

Он вернулся взволнованным.

– Господа! Прибыли казаки охранять Сибирское правительство. Я их отправил обратно. Черт знает, что за безобразие!

Тогда я рассказал о своих переговорах по телефону.

Болдырев взял на себя обязанность доставить членов Сибирского правительства на квартиры и сам развез нас.

Когда мы подъехали к квартире Вологодского, там стоял пикет.

«Опять охрана!»

Надо заметить, что до той поры Сибирское правительство не знало охраны. У здания Совета министров стоял обыкновенно один человек. У квартир министров не было никого, и сами министры обычно возвращались домой пешком даже по ночам, не чувствуя никакой опасности.

Помещение же Директории было набито солдатами.

Вся эта история показывает, как непопулярна была в военной среде Директория и как, наоборот, прочно укрепился авторитет Сибирского правительства.

Вопрос о портфелях

Горячая борьба разгоралась из-за лиц. Кто войдет в состав первого Совета министров? На этом вопросе страсти разгорелись сильнее, чем по поводу «самороспуска» думы.

Вся омская общественность, объединившаяся в блок, горячо обсуждала каждую кандидатуру. Днем и вечером происходили совещания, на которые приглашались и представители Сибирского правительства; на одном из заседаний был даже Вологодский. Блок наседал на него, добиваясь его настойчивости и решительности в отстаивании кандидатур.

Не обширен был круг лиц, среди которых можно было вербовать кандидатов в министры. Промелькнули случайные лица, как, например, Савинков, пробравшийся в это время в Сибирь и показавшийся подходящим человеком для заведования иностранной политикой, но сейчас же устраненный из числа кандидатов энергичными возражениями Авксентьева. Савинков как раз в это время разоблачал его в газетах как министра кабинета Керенского, виновного в попустительстве большевикам.

Появился и сразу был признан как бесспорный и не имеющий конкурентов кандидат в военно-морские министры адмирал Колчак. Он прибыл с Востока в намерении проехать затем к Деникину, но в Омске ему устроили радушный прием и уговорили остаться для работы в правительстве Директории.

В большинстве случаев выбирать приходилось, однако, либо «сибирских», либо «самарских» министров. Омск энергично отстаивал своих, Директория заявляла отводы.

Со стороны Директории были предложены в министры: Колчак (военный и морской), Ключников (по иностранным делам), Сапожников (народное просвещение), Старынкевич (юстиция), Устругов (пути сообщения), Роговский (внутренние дела), Майский[74](ведомство труда).

Сибирское правительство возражало против Роговского и Майского, выдвигая вместо первого Михайлова, а вместо второго – Шумиловского. Омский блок общественных организаций резко выступил против Старынкевича, но скоро весь спор свелся к личности Михайлова.

Тайное совещание

В дневник Зензинова внесена по этому вопросу специальная заметка.

«29 октября. Вчера было одно из самых тягостных заседаний Всероссийского правительства. По