Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 58
что, я продолжаю говорить: единственная истина о Кубке 94-го года в том, что ошибается Даниэль Серрини, но признаю это я… Никто ничего мне не обещал, как говорят, ФИФА дала мне свободу действий, а затем обманули на антидопинговом контроле. Нет, это все сплошная ложь!
В Соединенных Штатах в 94-м году, если бы мы продолжали играть как раньше, если бы меня не убрали из команды, мы стали бы чемпионами, я не сомневаюсь.
Единственное, о чем я попросил Грондону, когда все закончилось, – чтобы они имели в виду: я не гонюсь за выгодой, чтобы мне дали продолжить, что я хочу закончить свой последний чемпионат мира. Чтобы они сделали то, что они сделали с испанцем Кальдере в Мексике, пожалуйста… Не было способа: мне дали полтора года (полтора года!) за употребление эфедрина, о чем я сам не знал, эфедрина, который принимают бейсболисты, баскетболисты, игроки регби в США… Но самое ужасное, я даже не знал, что такое эфедрин: я играл своей душой, своим сердцем. Весь мир, кто следил за футболом, знал: для того чтобы бежать, мне не нужен эфедрин. Весь мир!
Я приехал на чемпионат чистым, как никогда… Потому что я знал, что это была последняя возможность сказать моим дочкам: «Я – футболист, и если вы не видели меня раньше, то посмотрите на меня сейчас». Поэтому, поэтому и по другим причинам, но точно не из-за глупостей, о которых писали, я кричал гол Греции с такой силой. Мне не нужны наркотики, чтобы взять реванш и кричать миру о моем счастье! И поэтому я плакал и буду продолжать плакать: потому что мы были чемпионами мира и у нас отняли мечту.
Я помню все, будто это произошло сегодня, и глаза наполняются слезами; когда ко мне подошел Маркос Франчи с выражением лица, будто умер кто-то из его близких. Я умирал от смеха с Баско Гойкочеа и его женой Аной Лаурой, с Клаудией, с моим стариком. Он сказал мне, что у него есть для меня плохая новость, и я не мог представить, что это могло быть. Я так готовился к этому чемпионату! Это было моим возвращением, моим реваншем. Он не успел договорить, что моя проба в матче с Нигерией дала положительный результат…
«Мы покидаем игру», – сказал я Клаудии, когда Маркос даже не закончил фразу. Он хотел объяснить мне, что управляющие разбираются со всем, что все может быть хорошо. Но я уже ничему не верил. Ничему. С того момента я им больше не верил. Сегодня мне хочется снова собрать все документы, все анализы, позвонить доктору Пейдро, единственному, кто разбирался в этом, и начать расследование.
Но тогда я не верил никому. Это был мой конец света. Я ушел в комнату, закрылся, начал колотить кулаками по стене, кричать и плакать, кричать и плакать… Уууф, я представлял все, что меня ждет. Но больше всего я думал о том, как об этой новости узнают в моей команде. Мы находились в Бостоне, мы были счастливы, и нам предстояло ехать в Даллас играть с Болгарией. Было ужасно думать об этом. Я помню, как приехал в Даллас, вся пресса была там, весь народ там, такое предвкушение. И я, прикрываясь черными очками, потому что ревел как сумасшедший, с унылым лицом, которое совсем не походило на лицо капитана команды, которая играла лучше всех. В отличие от меня еще никто ничего не знал. Это была пытка, пытка. Клянусь вам, когда я рассказываю о произошедшем тогда, у меня встает ком в горле, словно я снова выступаю по телевидению, в то время как моя команда пела гимн. Я сказал: «Мне отрезали ноги». Так я и чувствовал, будто меня лишили ног. И что Грондона, например, мог бы сделать и большее. Он начал хорошо, но потом бросил меня. Делюка тоже там был. Смотри, Эдуардо Делюка, что происходит!
«Делюка, ради моих дочерей», – просил я. Но никто не помог мне, никто. И у них были аргументы в мою защиту… Я не принимал кокаин, черт возьми, не принимал ничего! И тем более ничего для того, чтобы бежать быстрее.
Я не чувствую себя сейчас более или менее виноватым, чем тогда. Я знаю, что кто-то совершил ошибку, и эту ошибку можно было бы исправить. Впереди была еще половина чемпионата, но мы шли так хорошо, с такими прекрасными ощущениями, что перед той игрой с Болгарией и после победы над Грецией и Нигерией мне казалось, что мы уже в финале. Не знаю, мы еще были очень далеки, но мне казалось, что мы никогда не были так близки к тому, чтобы снова стать чемпионами, при том что мы играли в двух финалах в 90-м и в 2014-м. Но были близки за счет того, как мы играли.
Затем была Франция в 1998‑м, когда я уже не играл. Первый раз, когда я смотрел Кубок мира со стороны. Очень трудно. Команда Пассарелла была очень хорошей, со своим характером, но оказалось, что один розыгрыш может поменять все. Это был вечер в Марселе, игра с Голландией. Длинная передача, которую не смог бы принять никто, кроме Бергкампа – и играл именно он, вместе с Айулой и Чамотом. Бергкамп забил нам гол кончиками пальцев. Я думаю, это была хорошая игра.
В Японии 2002 года игроки оказались перегружены. Со всем моим уважением к Биелсе за все, что мне рассказал Гринго Хайнсе, за всю работу, что он делает, за все тренировки, потому он мне кажется гениальным разработчиком техники, но в той игре он потерпел неудачу. Он ускорил тренировки. Аргентина играла быстро, больше желая покончить с матчем, чем забить гол… Так оно и вышло. Мы являлись самыми любимыми игроками, но мы быстро вышли, как это было во Франции.
В Германии в 2006 году я хочу рассказать об одном феноменальном моменте, когда выходит Пато Абондансьери, чтобы играл другой вратарь Франко. И тогда, мне кажется, тренер допустил ошибку. «Не выходи, – должен был сказать Пекерман, – не выходи». Потому что в любой момент мы могли выпустить Месси выиграть матч. Я объясню: у Баллака имелись проблемы с голенями. Германия очень старалась, было много давления, и они уже не справлялись. Они не будут бить по воротам. Абондансьери знал, почему он вышел, и его нельзя винить в том, что они не выиграли Кубок, нельзя винить вратаря. Но это была очень важная игра. Эта команда была готова стать чемпионом. Если она проходит эти
Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 58
