Он еще не знал, насколько она удивительная, и что есть вещи, которые пострашнее смерти.

…Осенью 1939 года в Литве ликовали. Свершилась справедливость обидчики-поляки разгромлены, и Вильнюс снова литовский! Не радовался только военный министр. В «обмен» на Вильнюс немцы оттяпали Клайпеду, вернув порту прежнее название – Мемель. Гитлеровцам достался и единственный корабль ВМФ Литвы «Президент Сметона». Он снова стал германским тральщиком.

Разведчик Довконт умел анализировать ситуацию. После войны с Финляндией СССР потребовал разместить советские гарнизоны на территории Литвы. На правах аренды. Пока. Значит, очень скоро красная армия двинется на Прибалтику, так же, как немецкая на Польшу. А может, вместе поделят Литву, как Польшу. В помощь англо-французской армии он не верил. Предали Польшу и Чехословакию, предадут и Литву.

Весной 1940 года Литва установила дипломатические отношения с Аргентиной. Прибалтика и Южная Америка, разделенные океаном в тысячи миль, вдруг ощутили жгучую потребность в дружбе.

С размещением же на территории Литвы частей РККА роль ее военного министра практически потеряла смысл. И генерала литовской армии Довконта перевели на дипломатическую работу, назначив первым послом суверенной Литвы в Аргентине. С верительными грамотами он отбыл с теплоходом через Атлантический океан. После прибытия в Буэнос-Айрес он планировал вызвать из Вильнюса семью. В тихий, спокойный от мировых войн угол планеты…

Он прибыл в столицу Аргентины в начале июня 1940 года. Вручил верительные грамоты. Стал ждать семью. Но вместо телеграммы об отъезде близких, получил известие об образовании в составе Союза ССР Литовской Советской Социалистической республики. Социалист Довконт вторично убежал от страны социализма.

Хорошо было польским дипломатам, которых оккупация родины застала в других странах. Тем хорошо, что в Лондоне разместилось польское правительство в изгнании. Поэтому, пусть формально, но они сохраняли свой дипломатический статус. А суверенная Литва свое правительство в изгнание не отправила. А стала Литовской ССР. Там было то, о чем в мае 1917 года мечтал кавторанг русского флота Довконт: бесплатное здравоохранение и образование, пенсии, хлебные пайки. Но Федор Юлье-вич в социалистическую Литву не вернулся. А остался в буржуазной Аргентине. Став вторично эмигрантом в своей жизни.

…Отгремела вторая мировая война. Литва по-прежнему осталась советской. Довконт по-прежнему жил в Аргентине на положении частного лица. Семья пропала без вести в СССР.

По знойным улицам Буэнос-Айреса ходил еще не дряхлый 76-летний старик. Он был везде и всюду только бывший: бывший офицер русского флота, бывший социалист, бывший министр обороны Литвы, бывший дипломат… Одинокая старость маячила в будущем, как призрак «Летучего Голландца» перед форштевнем обреченного корабля. Тревожили сны из далекого прошлого: Морской корпус на Васильевском острове Петербурга, адмиралы Эссен, Непенин, Колчак, Щастный, Развозов. Они были, жили и погибли адмиралами русского флота. А кем он уйдет из жизни? «Бывшим», лицом без гражданства…

Федор Юльевич нарочито бодр и активен в общественной жизни, но в одинокой ночной тишине он признается сам себе, что его деятельность просто бегство от безысходности. Это иллюзия занятости и нужности, и только. Он молил Бога только об одном – о быстрой, не мучительной смерти…

10 апреля 1960 года на одном из митингов 76-летнего участника хватил сердечный приступ. Смерть наступила быстро.

Прах военного министра Литвы и офицера-разведчика русского флота и поныне покоится в аргентинской земле. Как итог огромной жизненной трагедии Федора Юльевича Довконта.

Инженер-полковник литовской армии, Федор Федорович фон Рейнгард, капитан 1 ранга русского флота

После завершения русско-японской войны полки книжных магазинов России заполнили свеженапечатанные книги о минувшей войне. Многие офицеры и адмиралы Императорского флота хорошо владели пером, многим из них было что написать. Но два тома воспоминаний с очень философским и удачным названием «Мало прожито – много пережито», изданные в С- Петербурге в 1907 году, привлекли внимание читателей. Прежде всего, талантом автора. Много пережил Федор фон Рейнгард, хотя к моменту издания ему исполнилось всего 23 года. Но за два года войны, плена и год русской смуты он пережил столько, сколько иному хватило бы на жизнь. При этом молодой офицер не постарел душой, остался бодр, свеж, весело- ироничен к самому себе и к миру. Конечно, дело вкуса, но его описание порт-артурской осады и японского плена сравнимо по увлекательности описания и глубине размышлений с толстовскими «Севастопольскими рассказами».

Будущий полковник литовской армии родился 29 мая 1883 года в семье потомственных дворян Ковенской губернии. И, хотя носил немецкую фамилию, был крещен по православному обряду и носился по двору с мальчишками-сверстниками самым русским Федькой. Его отец и старший брат служили в артиллерии (брат к 1904 году уже имел чин офицера гвардейской артиллерии), а младший увлекся сочинениями Станюковича и, окончив курс Полоцкого кадетского корпуса, настоял на переводе в Морской корпус.

28 января 1904 года Федор фон Рейнгард, фельдфебель выпускного класса гардемарин Морского корпуса, за завтраком в столовой узнал об атаке японских миноносцев порт-артурской эскадры. Старшие гардемарины заволновались. Обычно производство в мичманы происходило в начале мая, и до вожделенных офицерских погон оставалось томиться еще три месяца. Горячие головы забеспокоились, что война закончится без их героического участия. Корпус облетела свежая, ошеломляющая новость. Прибывает сам Государь Император с Императрицей. Уже был напечатан в газетах царский манифест о начале войны с Японией и «без трех месяцев» офицеры жаждали только одного – досрочного производства и отправки на войну! Николай II прибыл в Корпус и, поприветствовав будущих моряков, уже шел к своей карете, когда в нарушении всех правил придворной субординации, дворянского этикета и флотской дисциплины его окружила толпа гардемарин и стала умолять монарха отправить их бой прямо сейчас! Растроганный самодержец размяк от такого напора и пообещал дать указание произвести в мичмана досрочно и лучших из лучших выпускников отправить на Тихий океан. Его обещание произвело тот же эффект, если бы он чиркнул спичкой над бочкой с керосином.

От восторга гардемарины заорали «Ура!» и облепили царскую карету, как металлические крошки магнит. Царский эскорт тронулся – гардемарины «ехали» на карете… Половину Васильевского острова, по мосту через Неву, до самого подъезда Зимнего дворца – весь путь «на карете» ехали восторженные гардемарины и орали «Ура!» оглушая императорскую чету и пугая прохожих и лошадей конвоя. Январский холод и ветер, а на улицу выбежали в форменках и без шапок. Доехав до Зимнего дворца царь, увидев продрогших юнцов, повелел напоить их горячим чаем с ромом и обогреть, пока вестовые из корпуса не привезут шинели и шапки (одному из восторженных монархистов-гардемарин не довелось воевать с Японией после прогулки «на царской карете» он подхватил воспаление легких и скончался).