В последние годы жизни митрополит Никодим вспоминал то время, когда ощутил в себе по-настоящему патриотическое чувство. Было это осенью 1941 г., когда фашисты подходили к Рязани, и в Скорбященском храме ежедневно служился молебен о спасении и победе. (В декабре 1941 г. немцы подошли на 30 км к Рязани, но повернули обратно.)

Уже позднее митрополит Никодим вспоминал обстоятельства, при которых он впервые попал в церковь. На одном из занятий учительница обратила особое внимание на вопрос, почему школьникам не стоит ходить в Божий храм. В этот же день Борис с несколькими своими друзьями пошли в церковь на «экскурсию». Для Бориса эта «экскурсия» затянулась на всю жизнь…

Рязанская епархия

Ещё школьником Борис познакомился с подростком из села Никуличи Колей Македоновым – нынешним настоятелем Иоанно-Богословского монастыря архимандритом Авелем. Мальчики вместе ходили в церковь и вместе выбрали для себя духовное поприще. Митрополит Никодим вспоминал: «Настоящим утешением и радостью для меня было подать кадило и принять просфору. Совершение богослужений очаровало меня и уловило в сети Христа». Позже он отметил: «Вся моя сознательная жизнь принадлежит Церкви». (Это уже потом, в 1959 г., управделами Московской патриархии протопресвитер Николай Колчицкий разошлёт по епархиям циркуляр, в котором разъяснялось, что «нельзя допускать до прислуживания в алтаре лиц, не достигших 18-ти лет».) [14]

После войны в Рязань был назначен новый архиерей, архиепископ Димитрий (Градусов), своеобразный, интересный человек. Родом из ярославской интеллигенции, полудуховного, полукупеческого происхождения, владыка Димитрий был высокоинтеллектуальным и глубоко религиозным человеком. До принятия сана он был музыкантом. Будучи лично близок к митрополиту Сергию (Страгородскому) (тогда патриаршему местоблюстителю), отец Димитрий Градусов был рукоположен во священники в 1930-е годы, а перед самой войной, после принятия монашества, стал епископом Можайским (викарием Московской епархии). Это было едва ли не единственное рукоположение в предвоенные годы, так как все хиротонии были запрещены властями, и только благодаря личной близости рукополагаемого к митрополиту Сергию удалось эту хиротонию осуществить [15] .

Во время войны, после восстановления патриаршества (1943 г.), владыка Димитрий был назначен в Ульяновск (бывш. Симбирск); из Ульяновска он был переведён на Рязанскую кафедру. К нему и обратился юноша Борис Ротов. Время это было своеобразное. Только что было восстановлено патриаршество, в Москве непрестанно рукополагались епископы и священники, всюду открывались храмы.

В Рязани было решено восстановить великолепный кафедральный Борисоглебский собор, стоящий на самом высоком месте города, в местном Кремле. В 1944 г. открылись врата старинного заброшенного храма, и первый, кто туда вошёл, был 15-летний Борис Ротов, новый приближенный рязанского владыки. Вскоре архиерей решает постричь смышлёного энергичного отрока в монахи. Уже был назначен день пострижения, Борис даже знал своё монашеское имя; его уже все звали Никодимом. Всё сорвалось в последний момент. Владыка Димитрий пригласил престарелую монахиню прислуживать ему и петь во время пострижения, которое должно было быть совершено келейно в покоях владыки.

Монахиня, однако, узнав, что речь идёт о пострижении Бориса, пришла в ужас: «Как, владыко, 16-летнего? Что Вы, владыко!». Она была права. Пострижение в монашество 16-летнего юноши противоречило не только церковному уставу, но и с точки зрения советских законов было тягчайшим преступлением [16] .

По окончании средней школы Борис поступил на биологический факультет Рязанского педагогического института. Студенческая среда – это «площадка молодняка», с её нехитрыми развлечениями, среди которых в те годы главное было – «танцульки». Но молодой первокурсник чурался «рассеянного образа жизни». Он не мог понять – что влечёт его однокашников на танцплощадку и в школу танцев. Прямо по Канту: «странное ощущение при бессмысленных движениях». Уже тогда юный Борис был предрасположен к иному призванию. Конечно, то, что «в области балета мы впереди планеты всей», позднее вызывало у владыки гордость за державу. Но в личном плане он относился к этому скептически: «Лукавых жен многовертимое плясанье».

На втором году обучения в педагогическом вузе юноше уже исполнилось 18 лет, поэтому владыка Димитрий, переведённый к этому времени в Ярославль, в августе 1947 г. постриг Бориса в монашество с именем Никодим и рукоположил его во иеродиакона. Монахом Борис стал в полной тайне от отца, который был атеистом, как и полагалось настоящему коммунисту. Но потом, когда всё открылось, отца – третьего секретаря обкома – чуть не хватил удар.

Отец Никодим некоторое время скрывал от родителей, что он – священнослужитель, и они были уверены, что их сын – студент. Однажды мать случайно увидела его фотографию в священническом облачении и всё поняла. Затем был тяжёлый разговор с отцом, после чего о. Никодим покидает родителей на долгие годы. По некоторым сведениям, с отцом он встречается после многих лет, став уже митрополитом [17] .

Тоталитарный режим уловлял молодые умы в свои диавольские сети через систему «всеобуча». И педагоги должны были участвовать в этих играх. В те годы на «владыкиной Рязанщине» учительствовала Наталья Алексеевна Решетовская, первая супруга Александра Солженицына. Это потом, в конце 1960-х, её сломали «органы», и она написала книгу, «порочащую честь и достоинство» опального писателя. (Издана АПН для заграницы; переиздана в России в начале 1990-х годов) А в 1950-х, находясь на «переднем крае идеологического фронта», она должна была составить брошюрку под названием: «Химия в борьбе с религиозными суевериями. Материал в помощь лектору» (Рязань, 1955). А сколько было тогда в стране несчастных, замотанных «училок»?

Но Бог поругаем не бывает… 2005 год. В Рязани губернатор отобрал у журналистов Дом печати, где располагались «Рязанские ведомости», и вернул здание местной православной епархии. Наталья Алексеевна до этих дней не дожила, Александр Исаевич дожил [18] . А на факультете естествознания сегодняшнего Рязанского государственного педагогического университета находится музейная экспозиция, посвящённая митрополиту Никодиму. Именно в этом учебном заведении созданный недавно Экспериментальный центр православной педагогики провозгласил, что особое внимание уделяет «изучению того духовного наследия, которое оставили выпускники РГПУ – такие, как митрополит Никодим (Ротов)…» [19]

После многолетнего «атеистического воспитания» выросла молодёжь, которая «не различает» церковной колокольни от каланчи. Писатель Григорий Медынский приводит в «Воспоминаниях» такой случай.

Пришлось мне как-то побывать в древнем русском городе Рязани. В поисках нужного адреса я обратился к молодому человеку.

– А вот, батя, как дойдёшь до той каланчи, так спросишь, развязно ответил он.

– Так это же не каланча, – попробовал я поправить его. – Это колокольня, собор вашего рязанского кремля.

– Ну, всё равно! Один ч…! [20]