течение дня, успокоиться настолько, чтобы Господь тихо вошел внутрь тебя и остался там уже навсегда. Понимаешь, как это важно для любого человека. Старайся больше пребывать в тишине» – так сказал мне владыка несколько дней спустя, когда мы сидели с ним в церковной лавке и разговаривали. Эти слова были сказаны тогда только мне одному, но они произносились сотни, а может, тысячи раз многим другим, всем тем, кто приходит в храм и забывает, что в храме пребывает Бог.
В храме была тишина. Приложившись к иконе, лежавшей на центральном аналое, мы с отцом Михаилом обошли храм. Он показывал мне некоторые образа, дорогие многим в лондонском храме, духовные реликвии русского собора Успения Божией Матери в Лондоне. Икона Преподобного Сергия, икона преподобного Серафима с мощами и частичкой рубашки, в которой он был во время нападения разбойников, некоторые Богородичные иконы. Чувствовалось, что за иконами следят, они попали в храм давно, часто как семейные реликвии, с которыми расстаются только в особом случае, как посмертный дар храму.
Обойдя храм, мы поднялись на клирос, где уже начали собираться певчие хора. На клиросе было несколько человек: Аннамари де Виссер, помощница регента и уставщица, Лена Вилсон, Сарра Скиннер, Джейн Коллиндридж, все те певчие лондонского храма, без которых, по словам отца Михаила, не было бы хора. Он очень дорожил ими, берег. Между ним и певчими, как открылось мне потом, была настоящая христианская любовь и поддержка.
Познакомившись с помощниками отца Михаила, я естественно ощутил на себе некоторое повышенное внимание с их стороны, так как не был в тот момент просто гостем хора, а был их будущим учителем. Меня это обстоятельство несколько смущало, так как я уже давно знал отца
Михаила и как регента, и как священника, и как человека. Я вполне определенно и трезво осознавал, что совершенно не обладаю теми качествами, которые не только желательны, но и обязательны для каждого регента и педагога, а именно терпение, рассудительность, внимание к собеседнику, т. е. всеми теми качествами, которые, по моему мнению, были как раз в полноте дарованы отцу Михаилу. К тому же мое знание английского языка совсем не добавляло мне смелости. Что ж, положусь на волю Божию, решил я, встал на указанное мне место и приготовился к началу службы.
«Восстаните!» – произнес звонкий голос диакона, у которого голова и борода были окрашены в противоположные цвета: темные густые волосы головы резко контрастировали с сединой бороды, такой же густой, в меру длинной и пышной. Это был диакон Иосиф Скиннер, муж Сарры, которая пела, читала, держала тексты для всего хора. Священники в алтаре возгласили начальное «Приидите…», и хор запел псалом. Пели неспешно, отец Михаил поглядывал вниз за кадящим в храме священником, соизмеряя с ним количество и последование стихов, которые следовало пропеть. Пели по-славянски, мягко, негромко, с явным, но не раздражающим слух акцентом, даже вызывая удивление качеством произношения церковных текстов. Служба потекла. Одно песнопение сменяло другое, чередовались богослужебные языки, церковные книги, на клиросе царило спокойствие и уверенность во всем. Центром спокойствия и уверенности был отец Михаил.
Где-то перед Шестопсалмием в алтаре появился белый клобук. Я сразу понял, что в алтарь вошел митрополит Антоний. Я поневоле стал раздваивать свое внимание, следя и за регентом на клиросе, и за владыкой в алтаре, которого было видно с нашего места на хорах. Окончился цикл хвалитных стихир, подошло время Великого славословия. Открылись Царские врата, и я увидел стоящего перед престолом владыку: «Слава Тебе, показавшему нам Свет», – в тишине раздался звучный, глубокий и спокойный голос, который заполнил все пространство храма. Это был первый возглас владыки Антония, который он подал в продолжение службы. Его голос поразил меня своей красотой, тембром. В его голосе была внутренняя сила и мудрость.
Манера, с которой митрополит Антоний произносил слова молитв, возгласов, была свойственна только ему. Знакомые тексты молитв, читаемых и слышимых сотни раз, в его чтении или возглашении приобретали новую глубину и заново открываемый смысл. Хорошо помню, как в конце четверговых бесед, которые происходили в храме, владыка Антоний вставал со своего кресла, поворачивался лицом к алтарю и читал несколько вечерних молитв.
«Помилуй нас, Господи, помилуй нас, всякого бо ответа недоумеюще, сию Ти молитву яко Владыце грешнии приносим…» Каждое слово он произносил со значением, медленно. Каждое слово он адресовал Вечности так, как будто во всякую минуту был готов предстать перед ней. Я много раз замечал потом, что отдельные строки молитвословий, которые я слышал у владыки Антония, начинали иногда звучать во мне так, будто я читаю их его голосом. Просто подражать его чтению было бессмысленно, так как этот голос озвучивал его мысль и молитву, а это уже было недоступно.
Хор начал петь славословие. Митрополит Антоний стоял перед престолом. Издали он казался величественным и даже как будто высоким. Я совершенно растерялся, потерял всякий внутренний контроль и ощущение места и времени. Я вдруг почувствовал льющиеся слезы, какие-то новые для себя, неведомо откуда взявшиеся. Я перестал петь, перестал смотреть на регента и певчих, я только видел стоящего вдалеке митрополита Антония, его белый клобук. Он не двигался, просто стоял перед престолом, смотрел куда-то перед собой, но весь его облик, все его существо излучало спокойствие молитвы, обращения к Богу, предстательства «за всех православных христиан».
Конец службы так и не дал мне успокоения. Хор допевал ектеньи, кто-то читал первый час, но для меня потрясение даже не увиденным, а почувствованным, внутренне пережитым было настолько сильным, что мне хотелось спрятаться от глаз, быть незаметным или вовсе уйти. Служба тем временем закончилась. Встретившись с отцом Михаилом внизу в храме, мы вышли из церкви и поехали домой в Чизик. Дорогой мы молчали. О чем было говорить, спрашивать? Я тихо переживал в себе случившееся, прямо скажем, непонятное для меня, нечто совершенно новое. Однако мои внутренние чувства смешивались с нарастающим волнением другого рода – завтра после службы весь хор останется для того, чтобы репетировать со мной, слушать меня, чему-то учиться. «Утро вечера мудренее», – решил я и, оказавшись дома, быстро лег спать…
Хор собора после спевки.
Во втором ряду в центре регент протоиерей Михаил Фортунато с супругой Мариамной. Лондон, 1998 г.
Десятое января, воскресенье. Утром мы с отцом Михаилом поехали в собор. Улицы были безлюдны, машин немного, и мы быстро подъехали к храму. Было всегда интересно наблюдать, как отец Михаил лихо заезжал в «карман» – небольшую площадку справа
