Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 73

Глава 12

Ровно через год после разрыва с Роденом в Париж вернулся Рильке. В Италии он молился о том, чтобы хоть на час остаться в одиночестве; здесь одиночество ходило за ним по пятам. С тех пор как Роден выбросил его из своего дома, а он сам отверг и Беккер, и Вестхоф, ему только и оставалось, что затворничество.

Возвращение в Париж Рильке отпраздновал тем, что снял номер в отеле на набережной Вольтера, одной из своих любимых гостиниц, окна которой выходят прямо на Сену. Там останавливались Вагнер и Уайльд, а ровно пятьдесят лет назад в одном из ее номеров закончил писать «Цветы зла» Бодлер. Рильке не тратил времени на достопримечательности. Позволил себе лишь поход в турецкие бани, визит в Нотр-Дам и еще посещение Дворца Багатель, где посмотрел полотно Эдуарда Мане «Завтрак на траве» – обнаженная женщина отдыхает на траве, в парке, в компании одетых мужчин – и подумал: «Вот это художник». В галерее Бернхейм-Жён он увидел картину Ван Гога «Ночное кафе, час поздний, уныние…» Манера художника изображать свет ламп в виде концентрических кругов показалась Рильке «ошеломляющей: глядя на них, сразу чувствуешь себя старым, увядшим и сонно-несчастным».

Зашел он и в свой любимый Сад растений. Но если раньше его очаровывала пантера, то теперь его воображение пленили три газели. Они отдыхали, раскинувшись на траве, точь-в-точь как женщины на шезлонгах, подумалось ему. Мускулистые задние ноги навели на мысль о ружьях. «Я никак не мог от них отойти, так они были прекрасны».

Но, проведя на набережной Вольтера несколько дней, Рильке вынужден был переехать в жилье классом пониже. Теперь это был отель на рю Кассет, где в прошлый раз он останавливался с Паулой Беккер. В отеле все было, как прежде, с одной только разницей: теперь там не было Беккер. Несколькими месяцами ранее она сообщила Вестхоф, что переменила свое мнение о Париже и уехала к мужу в Ворпсведе. По ее словам, «иллюзии уже не переполняли ее». Она ошибалась, когда думала, будто она «из тех женщин, которые способны прожить в одиночку».

Паула упорно старалась пробить себе дорогу в Париже. Но ее клиенты один за другим отменяли заказы, отказывались от встреч и, вообще, делались очень занятыми, едва речь заходила о деловом партнерстве с одинокой женщиной. Ее друзья либо откровенно взяли сторону Отто Модерзона, либо, трепеща, пассивно ожидали развязки, как Рильке. В момент отчаяния она просила его, чтобы он и Вестхоф взяли ее с собой в Бельгию, куда они как раз планировали поехать. Он ответил отказом.

Через несколько месяцев такой жизни решимость Беккер совсем ослабела. Она написала Модерзону письмо, в котором просила у него прощения и признавала, что, возможно, была не права. «Бедная маленькая глупышка, я сама не знаю, какая дорога мне подходит, а какая нет», – писала она и звала его к себе в Париж, на несколько месяцев. Он приехал, они работали бок о бок и спали вместе, пока в один прекрасный день она не обнаружила, что беременна. К концу зимы он уговорил ее вернуться с ним в Ворпсведе.

Письмо Беккер, в котором она извещала Рильке о своем решении, наполнило поэта чувством вины. Она не все ему рассказала – только, что уезжает домой, надеется, что это решение окажется верным, и радуется за Вестхоф, для которой оказалась чрезвычайно плодотворной поездка в Египет: «Если бы мы все могли побывать в раю», – написала она.

Рильке в своем ответе признал, что, может быть, обошелся с ней слишком резко и проявил «невнимание в тот момент нашей дружбы, когда должен был повести себя иначе». Он заверял ее, что она поступает правильно и что ее свобода живет внутри нее самой, и так будет и в Ворпсведе.

Беккер получила горький урок, обнаружив, что быть свободной не всегда значит чувствовать себя таковой – особенно для женщины, – но и Рильке начинал прозревать, видя, что и для него свобода обернулась не тем, чем он представлял ее себе вначале. Пять лет прошло с тех пор, как он впервые постучал в дверь Родена, а он чувствовал себя в Париже еще более одиноким, чем в тот день. Тогда город показался ему «чужим и пугающим с первого мгновения, и все же полным ожиданий и надежд и неизбежности во всем», рассказывал он Вестхоф. Но тогда у его надежд был источник – Роден. Теперь эта надежда была утрачена, осталась только потеря.

Отчуждение между ним и Роденом то и дело болезненно сказывалось на Рильке, который из-за постоянного присутствия на городской артистической сцене вездесущего бывшего друга вынужден был пропускать многое из того, что там происходило. В июне он получил неожиданное приглашение на банкет по поводу вручения ордена Почетного легиона норвежскому художнику Эдварду Дириксу. Но вряд ли он успел хотя бы в мыслях насладиться сюрпризом: ведь он сразу вспомнил, что там наверняка будет Роден. Встретиться с ним лицом к лицу на публике ему пока не хватало духу. То, что в прошлом «стало бы веским доводом за», превратилось «под влиянием обстоятельств в не менее веский довод против. Странно», писал он.

Одинокий, лишенный цели, к концу лета Рильке впал в свою обычную депрессию. Он не мог работать в отеле, поскольку его сосед-студент из-за проблем со зрением имел возможность читать, лишь прикрыв один глаз. От этого у него порой случались вспышки ярости, и тогда он громко топал ногами и швырял книгой в стену. Рильке в какой-то мере даже сочувствовал ему. Вот как он писал об этом: «Я сразу уловил в его безумии некий ритм, усталость в проявлениях гнева, скуку, отчаяние, какие только можно себе представить».

К несчастью, Рильке не мог позволить себе сменить отель. У него не было лишних франков ни на книги, ни на чай, ни даже на поездку в экипаже. Постыдная реальность окончательно прояснилась для него в тот день, когда он, решив проехать в экипаже, протянул извозчику деньги, а тот, едва взглянув на мелочь на ладони Рильке, тут же согнал поэта с переднего сиденья во второй класс. Остаток пути до дома Рильке проделал под полкой для багажа, «с коленями, согнутыми под острым углом, как положено. Все

Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 73