Второй большой недостаток в материале – оскопление его Алешей, причесывание таких сцен, как поиски шинели на вечеринке и проч. Заскучен материал. Ритмически. Всячески. Страшно с ритмами и с общим ритмом. Но все это еще можно исправить. Я буду стараться».

В дни съемок Быков заболел, у него была температура 39° и заложена грудь. Привезли опилки и «ветродуй», огромный пропеллер, который должен был раздувать эти опилки, имитирующие снег. Они кололи лицо, впивались в глаза, прилипали к щекам вместе со слезами. Страдая с юности язвой желудка, он часто, не ужиная, садился в поезд, чтобы успеть на утреннюю репетицию, а после спектакля мчался в аэропорт на ночной рейс. Грим обычно занимал четыре часа. «Старил» Быкова, добиваясь достоверности, один из лучших гримеров «Ленфильма» Алексей Грибов. Заснуть в гримерном кресле тоже не удавалось, помешало бы работе. Иногда, оставаясь в Ленинграде, Быков шел на утреннюю съемку пешком. Путь неблизкий, вставал засветло и шел на студию, чтобы лучше вжиться в своего героя. Вахтанговское училище выпускало актеров, великолепно владеющих телом. Быков был здесь одним из первых: танец, фехтование, сценическое движение – любимые дисциплины. Его и Михаила Бушнова, сокурсника, приглашали солистами в Краснознаменный ансамбль Балтийского флота. «А знаешь, я ведь, в сущности, эту роль протанцевал», – как-то признался Ролан Антонович. И действительно, пластику его героя в «Шинели» не забудешь. Быков придавал первостепенное значение пластике всегда, во всех ролях.

При всех сложностях работы над фильмом режиссер и актер остались верны букве повести, сняли фантастический, символический конец картины. Быков в этой сцене страшен. «Дело мое – душа и прочное дело моей жизни». «Не полюбивши России, не полюбить вам своих братьев, а не полюбивши своих братьев, не разгореться вам любовью к Богу, не спастись вам».

И последнее в связи с первым режиссерским фильмом Баталова. Режиссерские и даже студенческие дипломные киноработы не часто, но, случалось, отмечались даже на престижных международных кинофестивалях. Но я вот не вспомню ни единого случая, чтобы дипломную работу когда-либо приобретали зарубежные страны. «Шинель» купила Англия. Премьера картины совпала с гастролями МХАТа в Лондоне. Рядом с рекламой театра висел плакат фильма с надписью, что в этой ленте играет лучший актер МХАТа. Кто-то из дирекции возмутился: «Этот актер никогда не работал в нашем театре». Ответ был: «Неважно. Это хорошая реклама вашему театру».

Быков сыграл в кино 113 ролей. Башмачкин едва ли не лучшая его работа.

Ахматова и Баталов

Что говорить или писать о великой Ахматовой – о ней уже все сказано и написано. Вне всяких сомнений, это первая и главная русская поэтесса. Кто-то усомнится в таком утверждении и назовет Марину Цветаеву. Может быть, для кого-то они и равновеликие, но по мне, все-таки очень разные, несоизмеримые величины. Да и как что-либо можно сравнивать в поэзии?… Одно несомненно: в отечественной литературе уже никогда не случится такого великого поэта-женщины, как невозможна вторая Сапфо. Ушло безвозвратно время таких величин. А вот нам, кто постарше, повезло жить во времени и пространстве рядом с гениальной Ахматовой. Баталову в этом смысле повезло космически невероятно. В самых первых его детских воспоминаниях уже присутствует эта великая кудесница русской поэзии.

В свою очередь, и Анна Андреевна всегда выделяла этого «самого главного Алешу» (так подписала ему одну из своих книг) из тысяч и тысяч людей, которые в разные годы и по разным причинам ее окружали, с кем она имела длительные или короткие отношения. По самым скромным подсчетам, поэтесса близко знала Баталова лет тридцать. Вы себе на минутку вообразите, дорогой читатель, сколько бы понаписал иной «воспоминатель», если бы ему посчастливилось общаться с великой Ахматовой хотя бы в тридцать раз меньше. Меж тем Алексей Владимирович, всякий раз возвращаясь памятью к своим встречам и беседам с Анной Андреевной, словно бы стыдился того, что вот-де он такой-сякой неприметный, маленький, ничем не выдающийся, а она тем не менее именно на него «глаз положила». Он будто испытывал некие стеснения и неловкость от того, что именно его почему-то выделяла гениальная поэтесса. Если бы Баталов вел подробный дневник, то только одних фиксированных сообщений о личных встречах с Ахматовой хватило бы на добрую книгу. Но книги чрезвычайно скромный артист так и не написал.

Да, повторяю, он часто, в разных местах и с разными людьми делился своими воспоминаниями о том, как Анна Андреевна дала ему денег на партикулярное платье, потому что после армии он вынужден был ходить в солдатской форме. Однако он за те деньги купил «Москвич». Или сообщал: «Когда из Ленинграда в Москву приезжала Анна Андреевна Ахматова, для нее освобождали мою крохотную шестиметровую комнатку. Постепенно, конечно, не только осознавал, но всем своим существом ощущал ее величие. Потом в Ленинграде, когда я работал и негде мне было там жить, поскольку на гостиницу у меня зарплаты актерской не хватило бы, я останавливался у Анны Андреевны. Каждый вечер после работы, утром, днем был рядом с ней. Она была замечательным человеком – поразительно глубоким, умным, удивительным по доброте и по какому-то особому отношению и к жизни, и к людям. И это повлияло на меня гораздо больше, чем я могу рассказать».

И только один-единственный раз главному редактору журнала «Нева» Дмитрию Хренкову удалось уговорить, «уломать» Алексея Владимировича сесть и на бумаге, хотя бы бегло и фрагментарно, изложить тему, обозначенную в моем заголовке. Правда, статья та названа в духе баталовской скромности: «Рядом с Ахматовой». Предлагаю читателям лишь некоторые выдержки из той давнишней журнальной публикации:

«Уже само появление Ахматовой в моей мальчишеской жизни было необычайно значительно и впечатляюще. Может быть, причиной тому послужило и поведение старших, и постоянное упоминание ее имени в разговорах о Ленинграде.

Наша квартира помещалась в первом этаже, у самой земли, так что летом я отправлялся во двор не иначе как через окно; комнатки были маленькие, и потому диван, стоявший в главной комнате и занимавший бо́льшую ее часть, являлся в то же время и самым парадным местом. Здесь усаживали особо почетных гостей, а в дни детских праздников даже устраивали сцену. По-хозяйски, один на всем диване, я имел право царствовать только в дни