Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 103
собственноручно составлявшего роспись войска. Когда Государев полк выступил из Москвы 18 мая 1654 года, то первыми перед царем щли грузинский царевич Николай Давыдович и дворовые воеводы[151]. В отличие от других главных воевод армии, бояр князя Якова Куденетовича Черкасского и князя Алексея Никитича Трубецкого, решавших прежде всего военные задачи похода, должность «дворовых воевод» — штабная. Морозов и Милославский не выходили с войском на битву, а помогали царю Алексею Михайловичу решать стратегические задачи похода на польского короля Яна Казимира. Записей подобных совещаний с царем в походе, конечно, не сохранилось. Но достаточно других, косвенных упоминаний о роли боярина Морозова, вместе с царем Алексеем Михайловичем определявшего направление государевых походов, проводившего смотры войска и участвовавшего в выработке дипломатических решений.Основные вехи царских походов на Смоленск, Вильно и Ригу в 1654–1656 годах хорошо известны. Вспоминая о возвращении Смоленска 23 сентября 1654 года, штурме и взятии Вильно 29 июля 1655 года, осаде Риги 23 августа — 5 октября 1656 года, надо помнить, что «дворовый воевода» боярин Борис Иванович Морозов всегда был рядом с царем Алексеем Михайловичем и участвовал в выработке общей стратегии войны.
Для царя Алексея Михайловича начавшаяся война не ограничивалась отвоеванием Смоленска и других земель, составлявших древнерусское наследство. Конечной целью был Константинополь, где в Святой Софии должна была состояться общая молитва патриархов Вселенской православной церкви при участии патриарха Никона. Сам царь Алексей Михайлович говорил об этом только в частных разговорах, например, с приехавшим в Россию антиохийским патриархом Макарием. Диакон Павел Алеппский, автор описания путешествия патриарха Макария, вспоминал, как «великий визирь», как он называл боярина Морозова, передавал царские слова о защите Вселенской православной церкви и особом отношении к одному из восточных патриархов, оказавшемуся в Москве: «Как нам сообщил впоследствии его великий визирь, царь возымел великую веру к нашему учителю»[152].
Главным дипломатическим итогом походов стали Виленские соглашения, заключенные боярином князем Никитой Ивановичем Одоевским 24 октября 1656 года. Перемирие с Речью Посполитой заключалось на выгодных для России условиях, предусматривавших передачу польского королевского престола царю Алексею Михайловичу и его наследникам. Виленский договор привел к вступлению России в войну со Швецией в 1656–1658 годах и к обострению дел на Украине. Но его заключение позволило утвердить новое значение московского двора в европейских делах. К царю Алексею Михайловичу приезжали с посольством представители венецианского дожа, чтобы узнать перспективы антитурецкого союза. Интересовался русскими делами и лорд-протектор Оливер Кромвель в Англии, также присылавший в Москву своего посла.
К сожалению, даже в специальных исследованиях по истории русской дипломатии 1650-х годов можно найти лишь несколько упоминаний об участии боярина Бориса Ивановича в делах. Конечно, он обсуждал наказы боярину князю Никите Ивановичу Одоевскому, отправленному в Вильно в 1656 году. Сохранилось известие, что о «тайных делах» с дворовыми воеводами царя беседовал посланник курляндского герцога. Боярин Морозов получал предостережения (впрочем, неуслышанные) гетмана Богдана Хмельницкого от заключения договоренностей с польским королем. И дальше Борис Иванович традиционно участвовал в принятии решений на малороссийском направлении.
Немного больше известно о контактах боярина Бориса Ивановича Морозова с представителем великого литовского гетмана Павла Сапеги.
Вскоре после взятия Вильно, 30 ноября 1655 года, гродненский подстолий Самуил Гладовицкий приехал в царскую ставку в Смоленск. Дальше несколько дней шли переговоры, о которых историк Лев Валентинович Заборовский, исследователь дипломатии России, Швеции и Великого княжества Литовского времен польского «Потопа», написал слова, приоткрывающие эмоции исследователя, работающего с дипломатическими документами того времени: «Не запротоколирована процедура приема или отпуска С. Гладовицкого царем, хотя обычно это делалось. Очевидно, это происходило в полу- или неофициальной обстановке. Не говорю уже о невозможности из-за отсутствия источников воссоздать ход обсуждения русской стороной выдвигаемых при переговорах предложений — это вообще часто встречающийся, хотя и в разной степени, минус тогдашней дипломатической документации России. В данном случае всё это усугублялось и походной обстановкой, многое, надо полагать, просто не фиксировалось, а определялось в устной форме».
Документальные следы этой дипломатической миссии все-таки позволяют увидеть выдающуюся роль боярина Бориса Ивановича Морозова в текущих дипломатических делах. По возвращении в Брест, где находились гетман Павел Сапега с другими сенаторами, Самуил Гладовицкий отправил два письма ближнему царскому советнику, прекрасно разобравшись, через кого из бояр надо было действовать, чтобы быстрее донести до царя Алексея Михайловича необходимые сведения: «Ясневелеможный мне зело милостивый господине Борис Ивановичь Морозов, мой зело милостивый господине и милостивой благодетелю, первый ближний боярин его царского величества»[153]. Дальше следовали детали дела, из которых видно, что посланец гетмана Сапеги действовал уже в полных интересах царя Алексея Михайловича. Но служба эта не была бескорыстной. Еще перед самым приездом в царскую ставку Самуилу Гладовицкому передали 800 рублей[154].
Отрабатывая выданное жалованье, Самуил Гладовицкий сообщал боярину Морозову важные новости, услышанные им по возвращении в Брест. Например, о смерти прежнего гетмана Януша Радзивилла, с которым начиная со Смоленской кампании 1654 года воевали московские войска. Гетман Радзивилл был загнан в капкан Кейданских соглашений со шведами, разрушивших политическую самостоятельность Великого княжества Литовского в 1655 году. Литовской шляхте приходилось выбирать, кому служить дальше, если они не хотели подчиниться шведам. А выбор был между находившимся в изгнании в австрийских землях польским королем Яном Казимиром и наступавшим во всей мощи своих сил московским царем. Так преемником Радзивилла стал гетман Павел Сапега, имевший ставку в Бресте и тоже обсуждавший с царем Алексеем Михайловичем возможные союзные действия через Самуила Гладовицкого. Не случайно посланник Сапеги упоминал имена людей, готовых служить царю Алексею Михайловичу. «Инвестиция» в информатора вполне оправдалась еще и последующей посылкой Самуила Гладовицкого из Бреста для встречи с королем Яном Казимиром. О своих переговорах с польским королем Гладовицкий обещал держать в курсе боярина Бориса Ивановича Морозова, и он исполнил свое обещание. И это только один из многих эпизодов участия в «тайных» царских делах боярина Морозова во время государевых походов. Но эпизод вполне показательный, чтобы понять роль первого дворового воеводы в царском окружении.
Победы под Смоленском и Вильно вернули боярину Борису Ивановичу Морозову положение при дворе. 17 марта 1656 года, в день царского ангела, был большой «стол», на котором принимали патриарха Никона и царевичей: касимовского — Василия Араслановича и сибирских — Петра и Алексея Алексеевичей. Борис Иванович Морозов был первым приглашенным боярином. Но еще важнее была возвращенная ему привилегия
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 103
