«Идти далеко», – сказала я Рику.

«Нет».

Он назвал свою общагу, одноэтажное здание в центральной части кампуса: «Я открою окно. Ты придешь, и я тебя увижу».

Что бы ему ни понадобилось, получается, что это есть у меня, а у его подружки нет?

Я придумала, как это объяснить. Она холодновата. Может быть, не настолько же сообразительна. Может быть, замкнута. Может быть, он чувствует, что я внимательнее, смогу проявить больше участия?

Я обдумывала маршрут: окольным путем мимо энергоблока, через лощину, которую весной затапливает. Понадобится один опасный переход – через освещенную дорогу за домом ректора.

«Уже поздно. Меня поймают», – сказала я.

«Не поймают. Ты умная. Давай, приходи уже».

Может быть, как раз поэтому – я действительно умная. Сейчас ему нужен кто-то реально толковый.

«Последнее окно по ходу. Буду ждать тебя. Пожалуйста».

Я была девственницей наедине с собой в подвальном фойе, у подножия трех пролетов кафельных лестничных ступенек, и моя претенциозность конфликтовала с моими совершенно безымянными фантазиями. Я не думала о Рике как о потенциальном любовнике ни в тот момент, ни вообще когда-либо. Так что не это. И не математика. Но ему что-то нужно от меня, что-то, что спасет его и утешит, и одно то, что он настолько утруждает себя уговорами, означает, что это что-то у меня есть, чем бы оно ни было.

Это был своего рода призывный клич, и в нашей школе его едва ли можно было считать неуместным. Встань и иди в город, и сказано будет тебе, что тебе надобно делать. Вся наша мифология зиждилась на нашей избранности.

«Ну пожалуйста, – сказал он. Послышалось какое-то шуршание на заднем плане. Потом он со всхлипом произнес: – Я тебя жду».

Моя мама приносит людям утешение. А я почему не могу?

«Хорошо!» – сказала я и повесила трубку.

Элиза уже спала. Растолкать ее и посвятить в курс дела я не удосужилась. Я переоделась в джинсы, свитшот и легкую куртку и тихонько пошла вниз по лестнице. У телефона была очередная девочка. Слыша ее печальный голос, я беззвучно вышла на улицу и аккуратно прикрыла за собой дверь, не дав замку защелкнуться.

Помню свои кроссовки на песчаной дорожке. Мне было знакомо это ощущение, этот шелестящий звук, это волнение. Летом я уезжала в летний лагерь в Миннесоте и носилась там по лесным тропинкам. Я была счастлива там, счастлива до такой степени, что не могла удержаться от радостного крика, сбегая вместе с подругами по лестницам, чтобы отправиться на стрельбу из лука или верховую езду. Я вспомнила, как шла к пляжу после того, как меня поймал Джед Лэйн. Я – дикая штучка, тьма мне к лицу. И вот опять, подумала я. Вот опять. Я бежала между теней и, затаив дыхание, выжидала перед каждым новым поворотом. Сойдя с раскисшей тропинки, я услышала произнесенное шепотом: «Лэйси!»

Последовав за звуком, я подошла к темному окну. Наружный подоконник был мне по плечи – слишком высоко, я не заберусь. Он наклонился, взял меня под мышки и втащил внутрь. Я оказалась на постели. Мне стало неудобно за свои грязные кроссовки на постели, и я попробовала сместиться к краю.

Там был кто-то еще.

Единственный свет в комнате исходил от огоньков эквалайзера на стереосистеме. Неровный голубой свет. Звук был на минимуме.

«Тсс!» – сказали они, указывая на стену, за которой жил мистер Белден.

Я поняла, что этот другой на постели – Тэз. Да, действительно, они же соседи по комнате, и я вроде бы это знала. Я как-то не подумала об этом раньше. Впрочем, если у Рика кризисная ситуация, вполне логично, что его друг рядом с ним, решила я.

Тэз тоже был старшеклассником. Его подруга была в моей теннисной команде. Вот и все, что я знала.

Только вот в этом голубом свете был виден обнаженный торс Тэза. И обнаженный торс Рика тоже. Я поняла это сразу же после того, как узнала, что мистер Белден живет прямо за стеной и мне нельзя говорить, иначе меня наверняка застукают. Упоминание о взыскании дисциплинарной комиссии в приложении к моему аттестату поставило бы на Принстоне крест раз и навсегда. Мальчики стояли на коленях. Я скрючилась, подобрав ноги под себя, и все еще переживала по поводу грязных кроссовок на постели.

Я подумала, что в этой ситуации есть что-то от безобидного смущения, которое испытывала, играя в детстве в «биток». Это такая разновидность пряток. Каждый, кто обнаруживает, куда спрятался водящий, втискивается туда же и затаивается. Последний из играющих находит всех вместе и водит следующим. Я вспомнила это ощущение детской возни, шиканья и толкотни в каком-нибудь стенном шкафу или под крыльцом соседского дома. Могло потребоваться некоторое время, чтобы понять, кто тут и как тебе усесться. В этом была часть удовольствия.

Я попыталась вытащить ноги из-под себя. Спросила, в чем дело, и на меня опять зашикали. А потом они в четыре руки придавили меня к матрасу. Я ничего не понимала. В какой-то момент подумала, что это может быть очередной борцовский прием, вроде тех, которые мне деликатно проводил Шеп.

«Ладно, ладно! Поиграем!» Я согласна. Я постараюсь подыграть. Но Шеп отпускал меня, а они продолжали удерживать. Потом они (один из них? оба? не знаю) схватили меня за грудь и стали мять ее. Было больно. Я все еще не понимала. Кто-то расстегнул молнию моих джинсов и залез в меня средним пальцем. Я протянула туда руку и выгнулась, чтобы заставить его убраться. Другой навис над моим лицом с настойчивыми поцелуями. Хотя называть это поцелуями нельзя. Он прижимался к моим губам, посасывая их и стараясь протолкнуть свой язык внутрь, как будто готовил к чему-то. Довольно равнодушно. С таким же автоматизмом мама начиняла тушку курицы лимоном и чесноком перед жаркой.

Я не представляла, что будет со мной дальше. Я стала легкой добычей, бессильной и беспомощной. Столкновение с силой было ошеломляющим и безмолвным, и я ничего не соображала.

Что теперь? Мои джинсы были расстегнуты. Я зажимала рукой промежность и думала: «СПИД, беременность, ЗППП». В прошлом учебном году у нас были занятия по санитарии и гигиене, и я все запомнила. Если я смогу сохранить девственность, все как-нибудь обойдется.

«Только не надо секса», – тихо