А домой я приехал, когда меня демобилизовали по 3 ранениям, а мой год должен был демобилизоваться в 49-м, и я должен был всего служить 7 лет, а кто имел 3 ранения, того в 47-м, досрочно демобилизовали. Почти 5 лет я был в казачьем корпусе.

Интервью и лит. обработка А. ЧУНИХИНА, Набор текста Т. СИНЬКО

Чаков Алексей Григорьевич

Алексей Григорьевич Чаков. Мариуполь, 9 октября 2011 года.

– Я родился 29 сентября 1925 года в селе Новобешево Старобешевского района, под Юзовкой (сейчас город называется Донецк). Но так как моего папу пригласили в Юзовку на работу, то вскоре после моего рождения семья переехала туда. В нашей семье было трое детей – я и две сестры. По национальности мы греки-румеи, и настоящая наша фамилия была Чако, я даже не могу тебе сейчас объяснить, откуда взялась буква «в». А моего отца звали Григорий Алексеевич, он работал главным бухгалтером в юзовском Горкомхозе. Жили мы в Калининском районе города, на улице Челюскинцев. 30 декабря 1937 года к нам в дом пришел представитель НКВД с двумя понятыми и говорит: «У нас есть документ на право обыска вашей квартиры». Папа ему отвечает: «Раз у вас есть документ на это дело, то пожалуйста, можете смотреть, выискивайте, но я ни в чем не виноват перед советским государством, я не вел никакой ни пропаганды, ни агитации, ничего. И у меня нет никакой запрещенной литературы». И этот сотрудник НКВД стал шарить кругом, что-то выискивать, все осмотрел и сказал: «Вы знаете, мы не нашли ничего компрометирующего вас. Но для окончательного выяснения надо, чтобы вы поехали с нами в управление». Папа говорит: «Пожалуйста». А перед уходом сказал маме: «Маня, береги детей». Больше мы его никогда не видели… После того, как отца забрали, все заботы о нас легли на маму. И она всегда оставалась верна его завету, отдала все силы для того, чтобы дать нам образование. Мама тяжело трудилась – была рабочей на Юзовском металлургическом заводе. Перед войной я жил с мамой и сестрами, учился в школе.

– Помните момент начала войны?

– Я помню, что в тот день мы с пацанами гуляли на улице. И вдруг выбегает мама и говорит: «На нашу землю немцы напали». И уже на следующее утро город бомбили, одна бомба взорвалась недалеко от нашего дома (мы жили в частном доме). Но, слава богу, до нас не дошло.

А когда пришли немцы, то началось наше скитание по людям. Я вместе со старшей сестрой ходил с коляской по селам и обменивал все то, что у нас было, на хлеб, овощи и прочие продукты. Ходили не только по Донецкой области, а заходили даже в Запорожскую. Правда, мамины сестры помогали нам – они жили в Луганской области, в украинских селах. У старшей маминой сестры была своя центрифуга, они перерабатывали молоко на масло, на сметану. И выделяли нам понемножку, так что кое-как перебивались. Мама работала чернорабочей на Донецком металлургическом заводе. Он был взорван нашими при отступлении, и немцы набрали людей для того, чтобы восстановить его. В общем, жизнь при немцах была не ахти, давали нам горелый хлеб-краюшечку, что-то мы с сестрой привезем, что-то тетки передадут.

Перед освобождением Сталино сильно бомбили, у нас на улице сгорело больше половины домов. Восьмого сентября освободили город, а двенадцатого я уже был на передовой – сразу же было сообщено, что всем призывникам нужно явиться на призывной пункт. И вот я пришел туда вместе с мамой. Нас собрали и пешком повели до Полог Запорожской области. И мама проводила меня аж туда!

Попал я в 116-й стрелковый полк 40-й Гвардейской дивизии 5-й ударной армии. Стал связистом, обеспечивал связь между батальоном и полком. Не было ни одного дня, чтобы не случалось порывов провода! Как только командир кричит: «Связь!» – ты, беря провод в руки, идешь по этому проводу и ищешь второй конец. А в это время летят снаряды, пули свистят, а ты то ползком, то перебежками, то во весь рост – идешь, ищешь, находишь этот второй конец провода. Зубами оплетку откусил, соединил, подключил свой телефон и сообщаешь: «Связь налажена!» Как только наладил, возвращаешься на место. И так по нескольку раз в сутки.

– Вас обучили как связиста?

– Обучили быстро, за два дня. Вот тебе катушка с проводом и, пожалуйста – находи разрыв, соединяй и сообщай. И все. Правда, потом послали на курсы радистов. Там мы позанимались где-то месяц, и на этом все обучение. А вскоре, в декабре 43-го, во время выхода на устранение разрыва, меня ранило осколком в шею, и я попал в полевой госпиталь, где пробыл около месяца. Рана была довольно опасной, но в полевом госпитале меня успешно вылечили и отправили в запасной полк, куда-то в Запорожскую область. В запасном полку мы находились где-то около недели. И вот в феврале 1944 года, в один прекрасный день, к нам приезжает красавец казак – на вороном коне, в кубанке, справа клинок, сзади автомат. Это был представитель 4-го Гвардейского Кубанского казачьего кавалерийского корпуса, который солдаты называли «четыре «К». Представитель нам говорит:

– У нас в корпусе было очень много погибших, я приехал к вам за пополнением.

– Та мы ж не умеем ни на коне ездить, ни клинком владеть, мы только с автоматом умеем обращаться.

– Ничего! У нас будет две недели времени, мы вас обучим всему этому делу.

Так я попал в конные войска, рядовым кавалеристом. Дали мне коня, седло, другую амуницию. Самым тяжелым поначалу была чистка лошадей. Помню, как старшина сказал мне: «Будешь чистить лошадь до тех пор, пока не выведешь перхотью ее имя». Берешь скребницу, щетку и начинаешь скрести. Собираешь перхоть и тут же, на полу, выводишь ее имя. Чисткой своей лошади нужно заниматься регулярно, почти каждый день. Но если мы, допустим, уходим в рейд, то тут уже каждый день чистить не получается, но все равно, как только появляется свободная минута, надо этим заниматься. Когда вычистили лошадей, старшина говорит: «А теперь будет езда». Вначале учились ездить шагом, потом рысью, потом уже галопом. А после этого нас научили еще