– Я принес ее с собой. Знал, что сегодня она пригодится…

– Откуда? Зачем ты стал расчесывать мне волосы? Это же приятно мне, а не тебе…

– Мне тоже. Я целую неделю почти не спал – так мне хотелось прикоснуться к твоим волосам. У тебя такие красивые волосы, как крыло голубки…

– Надо же! Тебя легко порадовать. Эти волосы каждый день касаются моего лица с раннего детства – и я никогда не приходила от этого в восторг.

– Ну так ты же сама говорила – тебя сложно удовлетворить. Уверен, что тебе и губы твои не нравятся.

– Точно, Кекс! У меня есть губы, и я пользуюсь ими по необходимости, но в них нет ничего особенного…

– Ха! Похоже, ты и в зеркало никогда не смотрелась с удовольствием. Другие любуются собой, а ты не видишь в себе ничего особенного.

– Нет, я никогда не смотрюсь в зеркало. А если кому‑то нравится смотреть на себя, то мне никто об этом не говорил.

– Вот видишь! У тебя целый мир в кружке, а ты даже не замечаешь. Хорошо, что я здесь – и могу тебе об этом сказать.

– Думаю, ты многим женщинам это говорил.

– Я как апостол Павел, проповедующий язычникам. Сначала я говорю им, а потом показываю.

– Я тоже так думаю. – Джени зевнула и попыталась подняться с дивана. – Ты меня этой расческой усыпил – не знаю, как до постели добраться…

Но она все же поднялась и собрала волосы на затылке. Кекс сидел, не двигаясь.

– Нет, тебе не спать хочется, миз Джени, тебе хочется, чтобы я ушел. Ты думаешь, что я бездельник и дамский угодник и что ты и без того слишком много времени на меня потратила!

– Нет, Кекс! Почему ты так решил?!

– Я видел, как ты смотрела на меня, когда я говорил, чем занимаюсь. Ты так нахмурилась, что у меня даже усы дыбом встали.

– У меня нет права злиться на то, что ты говоришь и делаешь. Ты все неправильно понял. Я совсем не злюсь…

– Нет, я знаю, и знаю, что ты стыдишься меня. Я тебе отвратителен. Ты смотришь на меня, а мысли твои где‑то еще. Нет, ты не злишься… Я рад был бы, если бы ты злилась – тогда я мог бы что‑то сделать для тебя… Но так…

– Мое довольство или недовольство тебя не касается, Кекс. Это все для подружек, а я когда‑нибудь буду твоим другом.

Джени медленно направилась к лестнице, а Кекс остался сидеть на диване, словно приклеенный. Он боялся, что, стоит ему подняться, он больше не сможет сюда вернуться. Он сглотнул и смотрел, как она уходит.

– Я не отпущу тебя – сейчас не отпущу. Лучше пристрели меня, но не веди себя так, как в эту минуту. Ты превращаешь меня в ничтожество.

Джени уже подошла к ступенькам, но на этих словах резко повернулась – и вспыхнула, словно пробудившись. Новая мысль поразила ее: «Он говорит о жизни, о чувствах ко мне, и я ему поверю!» А следующая мысль обрушилась на нее, словно тонны льда: «Он ведь намного моложе меня. И он смеется надо мной, старой идиоткой. Почему я не на двенадцать лет моложе – тогда я могла бы поверить ему!!!»

– Ты говоришь так, Кекс, потому что рыба с кукурузными лепешками привела тебя в хорошее настроение. Завтра ты будешь думать по-другому.

– Нет, не буду. Мне лучше знать.

– Ты забудешь все, что твердил мне на кухне. Подумай: я почти на двенадцать лет тебя старше.

– Я думал об этом и пытался забыть, но у меня не получилось. Мысли о моей юности не радуют меня так, как ты.

– Люди не одобряют такой разницы, Кекс.

– Все это условности. Это не имеет ничего общего с любовью.

– Что ж, посмотрим, что ты будешь думать завтра после рассвета. Это всего лишь ночные мысли…

– Ты думаешь по-своему, а я по-своему. Доллар могу поставить, что ты ошибаешься. Но уверен, что ты не споришь на деньги.

– Никогда еще этого не делала. Но, как говорят старики: «Я родилась, но еще не умерла». И не нужно говорить мне, чего я еще не делала.

Неожиданно Кекс поднялся и взялся за шляпу.

– Спокойной ночи, миз Джени. Похоже, наш разговор от корней травы поднялся до верхушек сосен. До свидания.

И с этими словами он выбежал из дома.

Джени буквально повисла на перилах. Она так долго думала, что чуть не заснула прямо на лестнице. Но, прежде чем лечь в постель, она долго рассматривала в зеркале свои губы, глаза и волосы.

Весь следующий день – и в доме, и в магазине – она боролась с мыслями о Кексе. Она даже посмеивалась над ним, но эти мысли вызывали чувство стыда. Но каждый час сражение с ними приходилось начинать снова и снова. В ее глазах он не походил ни на кого другого. Он был живым воплощением любовных женских мечтаний. Он мог быть пчелой для цветка – для белого цветка весенней груши. Каждый его шаг дарил этому миру дивный аромат. Он топтал душистые травы. Он был взглядом Бога.

Тем вечером он не пришел. Джени легла спать и притворилась, что ей нет до этого никакого дела.

«Уверена, что он подцепил какую‑нибудь дурочку. Хорошо, что я обошлась с ним так холодно. Какое мне дело до грязного уличного ниггера? Он наверняка живет с какой‑нибудь женщиной, а меня всего лишь дурачит. Хорошо, что я вовремя взяла себя в руки».

Так Джени пыталась утешиться.

Утром она проснулась от стука в дверь. Это был Кекс.

– Привет, миз Джени. Надеюсь, я тебя разбудил?

– Разбудил, Кекс. Входи, снимай шляпу. Почему ты пришел так рано?

– Подумал, что мне нужно прийти пораньше, чтобы рассказать тебе о дневных фантазиях. Ведь ночным ты не слишком веришь…

– Ты с ума сошел! И из-за этого ты пришел на рассвете?!

– Именно! Тебе нужно говорить и показывать. Я так и сделаю. Вот набрал немного клубники – подумал, что тебе понравится.

– Кекс, я вообще ничего не понимаю! Ты с ума сошел! Давай я приготовлю тебе завтрак.

– У меня нет времени. Есть работа в Орландо, и я должен быть там к восьми. Загляну к тебе позже – тогда и поговорим.

Он развернулся и ушел. Но вечером, когда она вернулась из магазина, он лежал в гамаке на веранде ее дома, накрыв лицо шляпой, и притворялся спящим. Джени окликнула его. Он сделал вид, что не слышит. И