Первые разговоры о таежном житье-бытье. Карп Осипович всегда был серьезен, Агафья же склонна была с гостями и пошутить

Десятки лет служили Лыковым эти инструменты, посуда, всякого рода приспособления для жизни в уединении

Ступа. Обратите внимание на «механизацию»: пест висит на упругой сосновой жерди, и его не надо поднимать вверх – сам подпрыгивает

Главный продукт питания – картошку – давал хорошо ухоженный огород. А основным инструментом на огороде была мотыга

Вторым снабженцем одиноко живших людей была тайга. Кедровые орехи, рыба, грибы, ягоды, растения для лечения – все это добывалось в лесу

Окрестности жилья Лыковы оборудовали переходами. Зимой по снегу ходили на лыжах, подбитых камусом. Это позволяло не соскальзывать вниз при подъемах на гору

Продукты от медведей и грызунов сберегались в лабазах – небольших срубах, поднятых вверх… А внизу – склад под навесом избяной кровли

Прялка, привезенная сюда геологами, оказалась для Лыковых сложноватой – пользовались своей примитивной

Постоянные соседи Лыковых – таежные звери и птицы: очень опасные медведи, безобидные рябчики и конкуренты по сбору орехов – кедровка и бурундук

Собаку и кошек доставили «робинзонам» геологи. Кошки быстро укротили бурундуков и мышей, разорявших посевы ржи, а собака лаем предупреждала появление медведей и доставляла людям много житейской радости

Всех пережили старший в семье Карп Осипович и младшая дочь Агафья

Одиссея Агафьи

Вернувшись из абаканской тайги, я сразу написал в Шорию Анисиму Никоновичу Тропину, родственнику Лыковых. Написал так: «Если Вы, Анисим Никонович, приглашали Лыковых на житье сердечно, а не вежливости ради, то подтвердите свое приглашение – будет ясно, что делать в случае, если кто-то в таежной избе окажется в одиночестве».

Я ждал ответа из Шории, как вдруг позвонили из Абакана: «Агафья улетела к родне! Старик остался один». Никаких подробностей к этой новости не сообщалось, но я догадался: поехала в гости. Через неделю целая пачка писем подтвердила это предположение. О чрезвычайном событии писал Тропин Анисим Никонович, писал Ерофей, писал летчик из поселка Таштып Владимир Иванович Абрамов и абазинский фотограф Николай Петрович Пролецкий. И вот какая прояснилась картина.

Анисим Никонович, получив мое письмо, созвал родню, и было решено не мешкая ехать к Лыковым – уговаривать их перебраться к единоверцам. В поездку снарядили троих, в их числе поехал и сам Анисим.

«Посольство» к Лыковым добралось за сутки. Выслушав родственников, Карп Осипович, как и в первый приезд их, твердо сказал: «Нет, в миру нам не можно». Но в этот раз единство между дочерью и отцом дало трещину – Агафья проявила к приглашению интерес. Судя по письму Анисима Никоновича, возникли в таежной избе дебаты, не утихавшие целую ночь. «Дело дошло до большого…» Что стоит за словами письма, можно только догадываться. Упрекала родня старика? Приводила веские доводы, убедительные для Агафьи и неприемлемые для старика? «Дядя, – пишет Анисим, – вдруг натурально волком завыл. Мы переглянулись: что с ним? „А это у него теперь часто бывает“, – сказала Агафья. Рассудок Карп Осипович, однако, не потерял. На предложенный компромисс: „Ну пусть Агафья поедет к нам погостить“ – он наложил вето: „А как поедет? На самолете? На самолет благословения не даю!“ Родительское благословение для Агафьи было делом серьезным, и она тихо стала просить отца отпустить ее хотя бы недельки на две. Отец стоял на своем. Но Агафья нашла в себе силы ослушаться: „Тятенька, хочу поглядеть, как люди живут…“»

Для Карпа Осиповича зарезали козла, наготовили ему дров, воды, Ерофей обязался навещать старика, пока он будет один…

«Я удивился, когда увидел на площадке возле поселка геологов толпу людей. Вахта вроде не кончилась, улетать некому, – пишет летчик Виктор Абрамов. – В толпе я увидел Агафью и опять удивился. Неделю назад я встретил ее в поселке – приходила к геологам погостить, одарила нас, летчиков, репою и орехами. Неужто за неделю успела соскучиться по поселку – путь-то сюда немаленький от избы. Но я остолбенел, когда услышал: Агафья летит! Со всех сторон мне кричали, чтобы я осторожнее был, чтобы без тряски… Агафья подошла к нашей „аннушке“, перекрестила дверь, двое бородачей помогли ей взобраться. И вот уже сидит рядом с пилотской кабиной, пристегнута. На лице ни малейшего страха, и даже напряжения нет. Доверчиво улыбается, как ребенок… Весь полет я искоса за ней наблюдал – обычная пассажирка! Одета несколько необычно: валенки не по росту, легонькое пальтишко, громадный платок… Когда начали снижаться у Абазы, гляжу, за пазухой руку держит. Ну, думаю, с сердцем, наверное, плохо. Нет. Достала большие часы на цепочке, щелкнула крышкой. Показывает спутникам, сколько летели».

Н. П. Пролецкий: «Часы Агафье подарил я. Взяла. И так полюбила часы – ни шагу без них. То и дело достанет и поглядит».

Тут же у севшего самолета показали Агафье автомобиль, лошадь, корову. В «жигулях» отвезли ее с родственниками на вокзал.

Анисим Никонович Тропин в первых строчках письма извиняется за почерк. «Когда спускались к реке от Лыковых, метров двадцать я мягким местом утюжил скалы и малость повредил руку». Все же Анисим Никонович обстоятельно описал, как показывал Агафье железную дорогу: «Это вот рельсы… Это изба на колесах, в которой поедем». В вагоне он показал ей, как зажигается свет, как стелют постель, попросил проводницу познакомить новичка-пассажира с устройством туалета. «Ночью лишь немного вздремнули. В купе, узнав, кто в нем едет, набились люди. Агафья