На этом, как мы предполагали, и должен был завершиться наш поход.

Однако дальнейшие события начали принимать необычный для нас подводников-североморцев характер.

На траверзе плавучего причала, не доходя примерно 60–80 метров, сопровождающий нас буксир застопорил ход!!!

Чтобы ненароком его не раздавить, мы остановили свое движение в ожидании дальнейших команд.

Вокруг стояла необычная тишина. Только мальчишки на коньках и лыжах нарушали этот зимний патриархальный покой. Они подъезжали почти вплотную к подводной лодке и с недоумением, шумно восторгались невиданным в это время в бухте объектом. Местные субмарины мирно отстаивались у своих причалов. Не сезон!

Конец марта на Камчатке – это еще не весна, но, вдруг, наступают солнечные ясные погоды, когда глаз радует яркая белизна окружающих сугробов, а бухта превращается в сплошное огромное ледяное поле – готовый каток для престижных международных соревнований. А самая красота вокруг бухты, где дремлют величественные великаны, выбеленные сверкающим снегом до самого подножья.

– На лодке! – вдруг издалека, со стороны причала, прозвучал писклявый голос.

И только тогда мы заметили на причале одинокую фигуру офицера при кортике.

– Что за чертовщина, – подумал я. – А где же оркестр и прочие, положенные в этой ситуации ритуалы? Командование Флотилии хорошо знало дату нашего прихода и важность длительного перехода атомной подводной лодки.

– Где же народ, – опять не выдержал старпом и почему-то строго посмотрел на сигнальщика, матроса Бурлакова. Кто-то же должен был разрядить обстановку.

Сережа Бурлаков, коренной северянин, родом из Мурманска, первый раз в своей жизни, благодаря службе на атомоходах, попал на Камчатку.

Он с юношеским интересом воспринимал новый, необычный окружающий мир. С интересом наблюдал, как на ледяном поле резвились его ровесники, гоняя тряпочную шайбу.

Не успел сигнальщик что-то сообразить и ответить своему строгому начальнику, как с причала раздался уже крик дежурного офицера с командными нотками в голосе:

– На лодке! Прошу доложить командиру…

«Тишина в студии» и на срыве продолжение:

– У нас адмиральский час, встреча назначена на 14.00.

На мостики гробовая тишина.

Так мы получили лаконичный ответ флотского офицера на все волнующие нас вопросы.

Я посмотрел на свои часы, которые весь поход отсчитывали московское время. Мысленно перевел стрелки часов на девять единиц вперед – на местное время.

И юмор дежурного офицера стал понятен. Наш приход совпал с обеденным перерывом, который с петровских времен на Флоте никто не имел права отменять!

Однако то, что мы дома, в родной гавани, почувствовал мой обессиленной организм. Длительные перегрузки, бессонница, нервное напряжение имели свой предел. А необычно свежий, чистый морской воздух действовал опьяняюще.

– Валерий Евгеньевич, прошу Вас бдительно наблюдать за обстановкой, – только и успел я сказать старпому и склонил голову на мягкие кожаные рукавицы, брошенные на козырек мостика, и тут же уснул.

Глава 24

Жареный поросёнок

– Товарищ командир! – голос старпома привел меня в чувство. Дремота прошла мгновенно.

Я увидел, как буксир подошел к нашему борту и начал медленно подталкивать лодку к причалу. То, что делалось наверху, трудно себе представить. Звучали марши, нас встречали оркестр и строй подводников при полном параде.

На левом фланге моряков стояли повара в белых передниках и держали в руках огромный поднос с жареным поросенком. Оркестр играл марш, и на душе было жутко приятно от такой долгожданной торжественной встречи друзей-подводников.

В повседневных буднях боевой подготовки на Северном Флоте, когда каждый месяц из Западной Лицы уходили в поход и приходили с боевой службы десятки атомоходов, мы как-то «подзабыли» флотские традиции, а вернее сказать, не придавали им особого значения.

Я вспомнил, как два месяца тому назад нас провожали в дальний поход северяне. На причале распоряжался дежурный офицер 3-ей Дивизии атомных подводных лодок капитан 3 ранга Владимир Михайлович Монастыршин, молодой, подтянутый, стройный офицер – яркий представитель элиты подводников. Он уже два года командовал атомоходом и зарекомендовал себя отличным снайпером торпедных атак при выполнении учебных торпедных стрельб. Вместе с ним прибыла группа поддержки – дежурная смена с соседних субмарин, матросы которых помогли убрать нашу сходню и отдать швартовые. На прощание Владимир Михайлович приложил руку к головному убору, взглядом проводил отход лодки от причала, и с чувством выполненного долга удалился в казарму.

На этот раз моряки Тихоокеанского Флота положенный Флотский ритуал выполнили по полной форме. Наверное, такая древняя традиция имела глубокий психологический смысл. Про себя я подумал: неожиданное высоконравственное чувство просветления появляется в наших душах.

Подали сходню. Неуверенно преодолеваю 5 метров широкого трапа. Вдруг промелькнула странная мысль: «Если бы здесь была земля, упал бы на колени и целовал её». Вот такие мы оказывается земляне. Подхожу уже увереннее почти вплотную к Командующему Флотилией атомных подводных лодок. Меня встречает невысокого роста моложавый стройный адмирал.

– Товарищ Командующий, – твердым голосом обращаюсь я к адмиралу с кратким рапортом о нашем походе.

Вдруг адмирал прерывает мой официальный доклад и не совсем по форме обращается:

– Валентин, это ты!

– Так точно, он самый, – в тон ему отвечаю я. – Вот пригнал вам лодку с Севера для пополнения состава Камчатской флотилии. Подхожу ближе и крепко по мужски, обнимаю Геннадия Авдохина, своего друга-сослуживца на малютках – «зажигалках».

В 60-е годы в Балаклаве нам довелось вместе служить и испытывать самые скоростные дизельные подводные лодки. Однако, их частая аварийность и сложность в эксплуатации вынудили флотское начальство отказаться от их дальнейшего использования. Лодки поставили на консервацию, а нас, молодых командиров, разбросали по всем флотам Советского Союза. Перед уходом на пенсию, будучи Старшим морским начальником Одесского гарнизона, я успел поставить одну из таких лодок на пьедестал в музее – мемориале героической обороны Одессы.

– Какая неожиданная встреча, и где? Сколько лет прошло! Как тесен наш огромный мир, а Флот един! – возбужденно продолжал адмирал, не отрывая взгляда от моей бледной осунувшейся физиономии.

Строй подводников улавливает необычную ситуацию и бурно, без команды, радостно аплодирует. Нужно добавить, наверное, что моя смолистая кудрявая борода непроизвольно привела флотского друга в заблуждение, и он не сразу узнал меня при нашей встрече на причале.

В длительных походах, в кругу своих коллег многие подводники увлекались отращиванием бород. На каждой подводной лодке по-своему решали этот не простой человеческий вопрос. Во время второй мировой войны на дизельных подводных лодках в той же Германии подводникам запрещалось брать в море бритвенные приборы. Почему? Главным в длительном походе была экономия пресной воды, запасы которой строго ограничивались, а не внешний вид моряка. На атомоходах 20 века ситуация в корне изменилась. Постоянная работа опреснительных установок обеспечивала водой