Он стал походить на Илью, только редко смеялся и не шалил, как, бывало, старший брат. Не было у Андрейки и того веселого взгляда. Смотрел он на всех беспокойно, пытливо, выворачивая взглядом душу, подстерегая мысли.

— А отечество чье, царево? — снова спросила Еленка, радуясь тому, что ей отвечают, не ругаясь, как взрослой.

— Отечество — народово, — снова пробасил Андрей и добавил: — В этой войне не за отечество воюют!

Отец чему-то тихонько посмеялся, а мать вдруг щелкнула Андрейку по лбу.

— Болтун! Не извековать тебе добром.

Но забияка, увертываясь от второго удара, крикнул, поддразнивая:

— Война у тебя Илью слопала, а ты что получила?

Анисья слушала его, бледная, растерянная: дети начинают непонятную жизнь, страшную своей смелостью.

Бессильная, в слезах, мать сделала то, в чем позднее раскаивалась. Она сдернула Андрейку с лавки и начала хлестать его за то, что он смеет думать не так, как все.

— В другом месте не тренькай языком! — кричала она. — Пустозвон! Смотри ты! Словами с ног сбрасывает!

Отец, все еще посмеиваясь, говорил от окна:

— Дура ты, Аниска! Разгорелась! Смотри-ка, пар от тебя идет!

Мать остановилась, выпустила сына и вдруг заплакала.

Тот одернул рубаху и рассмеялся через силу, чтобы не показать, что ему стыдно.

— Рубаху новую обновила мне… Тоже, в драку полезла! Маленького не била, а теперь учить будет. Никогда такая не была.

Ночью Еленка долго слышала шепот. Андрейка говорил отцу о каких-то ружьях, которые надо передать Ивану для какого-то комитета.

— Ну, смотри берегись, — говорил отец, — охотиться за тобой будут.

— Все следы спутаю, — лихо отвечал Андрейка.

Утром Андрейка исчез из дому. Не было его и у Савкиных.

Мать искала Андрейку, обшарила саком для ловли рыбы подтаявшие проруби, предполагая, что парень свалился в воду, лазала по голым кустам на берегу пруда и жалобно кричала:

— Андрю-ю-ушка!

От ее крика из гущи кустов да мшистых расщелин камней вспархивали воробьи.

Думая, что Андрейка вернулся, Анисья бежала домой, из дому к Савкиным и снова домой.

Скоро выяснилось, что Андрей исчез вместе с ружьями, взятыми у Савкиных.

Кабатчик искал его, подсчитывая стоимость пропавших ружей. Из волости несколько раз приходили к Дерябиным, стараясь захватить воришку дома.

Сам Дерябин был спокоен.

— Не пропадет, — утешал он жену. — Не такой парень.

Он часто уходил из дому. И когда задерживался, мать говорила:

— Ну, сегодня он пьяный придет. Горя-то много, не выдержит.

Но отец возвращался трезвый и как-то особенно возбужденный.

— Ох, мать, и здесь у нас люди смелые появились! Ни тюрьмы, ни пытки не страшатся, чтобы только счастья достать, — как-то поделился он своей радостью:

— Зря ты с ними, отец, встретился, — отозвалась мать. — Все сердце мое изоржавело… Андрюшку туда же сбил. О счастье-то люди давно зубы пообломали. В тюрьме еще насидитесь.

Еленка жадно слушала, стараясь понять. Значит, счастье уже ищут, но почему за счастье можно насидеться в тюрьме или обломать зубы, этого девочка понять не могла и долго стояла около отца, не решаясь спросить. Наконец тронула его за рукав:

— Тятя, а ты счастье видел?

Тот не рассмеялся и не рассердился, как того ждала девочка, а молча смотрел в окно. Еленка осмелела, придвинулась ближе, допытываясь:

— Какое оно, счастье-то?

Отец обхватил маленькую дочь за плечи, привлек к себе и коротко ответил:

— Колючее…

XVIII

Праздник кончился. Собираясь к отъезду в Мотовилиху, отец долго возился со своим узлом, перекладывал носки и рубахи, время от времени поглядывая пытливо на жену.

— Мне теперь не скоро доведется домой… — сообщил он осторожно.

— Как не скоро? — удивилась Анисья. — Вот к петрову дню приезжай.

— Либо приеду, либо нет… Дела-то заворачиваются большие, может, и я на что пригожусь.

Не глядя на жену, спросил:

— Справишься одна-то? Думаю, что справишься… Хозяйство невелико: Елька с куклами.

Он погладил дочь по голове, сказал необычное:

— Мила моя дочь. — И ушел из дому, закинув узелок за плечо.

Мать долго стояла посреди избы, потом бросилась к окну, но не окликнула отца, а только провела ладонью по лицу и посмотрела на иконы.

Она стала молчалива и неласкова, все ждала писем или родных, вздрагивала, когда казалось ей, что кто-то входит в сени или стучит в окно.

Но никто не приходил к ним и писем не приносили. Тогда однажды Анисья подослала Еленку в Кужимовку разузнать, не нашли ли Андрея, и трудно было понять, хочет ли мать того, чтоб Андрей был пойман, или боится этого.

Феша встретила Еленку сурово:

— Вас, Дерябиных, и в избу пускать страшно. Того и гляди, чего украдете.

— А у нас тятя на большие дела уехал, счастье искать, — сообщила Еленка.

Феша рассмеялась:

— Счастье-то увертливое.

Еленка удивленно переспросила:

— Увертливое?

— Ну да! Кому само в руки идет, а от кого мячиком отскакивает.

— Поймает, — сказала Еленка убежденно, вспомнив, как сильно, по-молодому, отец закинул за плечи котомку.

Ей много удалось разузнать о счастье, а представление о нем все-таки путалось. То оно огромным облаком спускалось с неба и заливало радостью землю, то оказывалось колючее, как ежик, и взять его в руки или хотя бы оторвать от него долю было невозможно, то маленьким мячиком катилось по земле, вертлявое и стремительное.

— Не всяк и увидит.

Феша не поняла, ввела Еленку в горницу, посадила за стол, на котором широким кругом разложены были карты, и зашептала ласково:

— Ты знаешь, где скворешник стоит?

Еленка радостно ответила:

— У нас в огороде качается…

— Да нет… Марина где живет, знаешь? Знаешь. Ну вот, хорошо. Сбегай к ней, да только не говори, что я подослала. Скажи, что… ну, хоть христосоваться пришла…

— Христосованье давно кончилось… — возразила Еленка.

— Вот дура. Скажи так, я тебе в карман орехов насыплю.

— А у меня кармана нет…

— Все равно насыплю в кулак. Ты узнай, там ли Савкин.

Лицо Феши вдруг сморщилось, покраснело. Из глаз покатились слезы.

— Да, у нее… — подтвердила она безнадежно, — где ему быть? С самых праздников дома не ночевал. Все у нее… Она и Ильку вашего опозорила! А ты узнай твердо. Орехов дам.

Уже темнело, когда Еленка направилась к Марине. В освещенных окнах дома метались тени. На улицу выносились пьяные крики.

Визжала гармошка, кто-то хриплым басом выл однотонно и скучно:

Христос воскресе из мертвых,

Смертию смерть поправ…

Надсадно пела женщина, приплясывая так, что дрожали стекла.

Марина в пышном, ярком наряде стояла посреди комнаты, покусывая полные губы, и смотрела на Еленку мутными тяжелыми глазами.

Комната, куда попала девочка, была обставлена по-купечески. Вокруг