О «Ковре-самолете» Васнецов думал уже давно. Савва Иванович замысел одобрил.

– Пиши, пиши, Виктор Михайлович, – говорил Мамонтов. – Это именно то, что надо.

Васнецов был доволен: будет сделано то, что нужно, и будет воплощен его замысел. Картина эта виделась художнику во всех подробностях, он написал ее быстро и выставил на той же VIII Передвижной выставке, что и «После побоища». Отзывы на нее, проникнутую тем же настроением, что и первая картина, были не менее скептичны. «Другое полотно Васнецова, – писала газета „Молва“, – тоже значительных размеров – „Ковер-самолет“ – представляет немало технических трудностей, из коих некоторые им разрешены весьма счастливо, полет ковра выполнен чрезвычайно удачно, зато фигура стоящего витязя безжизненна и вокруг нее не ощущается ни малейшего движения воздуха. Конечно, нам неизвестна скорость движения ковра-самолета, но, во всяком случае, надо полагать, что она не менее хода нынешних усовершенствованных поездов».

Вот так смотрели на картину люди, считавшие себя специалистами в области изобразительного творчества. Они заметили отступление от физических законов и проглядели ту поэзию, которой исполнена картина. «Васнецова „Поле“ менее образованные не понимают, – писал Крамской, – образованные говорят, что не вышло; над „Ковром“ смеются… и те и другие».

Правление Донецкой железной дороги, которому Савва Иванович предложил купить картину Васнецова, от покупки отказалось, – надо думать, заметив те же технические просчеты, что и рецензент «Молвы», и, подобно ему, не заметив тех достоинств, которые роднили картину с народной поэзией.

Савва Иванович купил картину сам, повесил в большой столовой в доме на Садовой-Спасской и сказал Васнецову, чтобы тот продолжал спокойно работать еще над двумя картинами.

Васнецов продолжал. Он писал «Три царевны подземного царства» и «Битву русских со скифами». Савва Иванович и тут нашел связь замысла с Донецкой железной дорогой. «Битва русских со скифами» – это прошлое Донецкого края, «Три царевны подземного царства» – богатства Донецкого края. Сказка, которую средствами живописи хотел рассказать Васнецов, заключается в том, что крестьянский сын Иван, спустившись под землю, нашел там царство золота, железа и драгоценных камней.

Савва Иванович все еще надеялся убедить своих «сотоварищей» в необходимости украсить на первых порах хотя бы залы правления произведениями высокого искусства.

У Васнецова с Мамонтовыми завязывались все более тесные отношения. Тонкое понимание искусства, проявляемое Саввой Ивановичем, доброжелательная самоотверженность Елизаветы Григорьевны – все это привело к тому, что Васнецов перестал себя чувствовать в Москве так одиноко, как чувствовал себя совсем еще недавно. Плечо, которое подставил Мамонтов, оказалось крепким и надежным. Прошла зима и начало весны 1880 года.

10 апреля Мамонтовы приехали в Абрамцево, приехали без Саввы Ивановича, которого так измучила работа в правлении, что врачи велели ему переменить обстановку. Он, как всегда в таких случаях, уехал в Италию, но долго прожить там один, без своих близких, не мог и к Пасхе вернулся в Абрамцево. «Пасху 20 апреля встретили в доме, были В. Д. Поленов, С. П. Чоколов и Арцыбушев. Весенней водой вынесло плотину на дорогу в дубовую рощу»21. Это из «Летописи сельца Абрамцева». Оттуда же: «Лето было очень хорошее, жаркое, с частыми грозами, вследствие чего травы было много.

В июле приезжал гостить В. Д. Поленов, с которым мы весьма деятельно очищали речку и открывали воды»22.

А в конце лета приехали Репин и Серов из Запорожья, и сейчас Репин то и дело уходил в Хотьково писать этюды паломников, останавливавшихся в монастыре, – это он набирал уже материал для «Крестного хода в Курской губернии».

Репин рассказывал о больших успехах, сделанных за время поездки Серовым, которого он хочет, хотя малому еще не исполнилось шестнадцати, определить в Академию художеств. Таким образом, грядущую зиму Антону предстояло провести в Петербурге. Пока же он отдыхал после поездки да порисовывал – не рисовать он не мог. На одном из таких рисунков – Савва Иванович, сидящий на крыльце, и хотя рисунок очень лаконичен, но чувствуется, что вокруг жара, что Савва Иванович сидит прямо на солнцепеке, греет свои простуженные бронхи, которые то и дело дают себя знать. Зимой Савва Иванович покашливал, начал утомляться, да и летом не всегда чувствовал себя хорошо. Врачи советовали лечиться, грозили эмфиземой. Но Савва Иванович лечение все откладывал, надеясь, что богатырская натура вывезет. И она вывозила. До поры…

Репин в августе сделал этюд: абрамцевский дом со стороны террасы. Густая августовская зелень, лестница, ведущая в рощу, цветы, фигура изящной женщины под зонтиком. Таким было Абрамцево в те годы…

Васнецов, как и в прошлом году, жил в Ахтырке, работал еще над двумя картинами, заказанными ему Саввой Ивановичем для правления: обе картины были окончены в 1881 году. В том же году была окончена Васнецовым еще одна картина – одно из поэтичнейших произведений русской художественной школы: «Аленушка». «Аленушка» больше других картин занимала тем летом художника. Он много рисовал с натуры ахтырские и абрамцевские пейзажи: озера, опушки, полянки с елочками и березками, стараясь скомпоновать все так, чтобы пейзаж соответствовал общему настроению картины. Это было делом довольно трудным, потому что натурные пейзажи были все летние, а пейзаж в «Аленушке» должен быть пейзажем ранней осени.

И было в Абрамцеве еще одно существо, невольно помогшее Васнецову, – шестилетняя Верушка. Обаяние этой девочки было безмерно. Антокольский, когда увидел ее во время своего посещения Мамонтовых в 1880 году, назвал ее «абрамцевской богиней» и потом неизменно в письмах осведомлялся: «Как поживает абрамцевская богиня?» Это ее, Верушкины, глаза у васнецовской Аленушки, это они перекинули тот психологический мостик, который нужен был Васнецову, от натурных этюдов крестьянских девочек и от первого этюда с летним пейзажем к картине, полной обаяния, задумчивой грусти, высокой и чистой поэзии.

К весне 1881 года Васнецов окончил «Аленушку» и еще две картины из трех, заказанных ему Саввой Ивановичем: «Три царевны», «Битву русских со скифами». Все они были выставлены на Передвижной выставке. Одновременно с ними на выставке появился подлинный шедевр, одно из грандиозных полотен русской живописи, причем тоже на исторический сюжет, но решенный совершенно в ином духе: картина Сурикова «Утро стрелецкой казни». Но и картины Васнецова, и картина Сурикова были встречены прессой отрицательно. Критиковал их и Стасов (еще раз «проглядевший слона», на сей раз уже такого, как Суриков), критиковал их и славянофил Аксаков в газете «Русь». Картину «Утро стрелецкой казни» он обвинил в антиисторичности, картины Васнецова были названы «лубочными