574

В связи с этим принципом прочтения ряда стихов Аронзона см.: Гаспаров М. Л. «Уснуло озеро» Фета и палиндромон Минаева (поэтика пародии) // Гаспаров М. Л. Избранные статьи. М.: Новое литературное обозрение, 1995. С. 170–177).

575

Андреева В. Сброшенный с неба [Аронзон 1998: 11].

576

Фраза из прозы «Ночью пришло письмо от дяди…» (1969–1970. № 299. Т. 2. С. 120).

577

В «Сутта-Нипате» на вопрос, как взирать на мир, чтобы владыка смерти не увидел смотрящего, Будда Шакьямуни дает ответ: «Как на пустоту, взирай ты на этот мир; разрушив обычное понимание себя, ты поборешь и смерть; владыка смерти не узрит того, кто так смотрит на мир» [Сутта-Нипата 2001: 242].

578

Собрание произведений. Т. 1. С. 55.

579

При этом автор «пьесы» [Шварц 2008а: 247] и статьи [Шварц 2008: 53] сама называет такой смысл и подход – фрейдистский – грубым.

580

Ср. со словами героини Оли в стихотворении «Беседа» (№ 75), повторенными в «Дуплетах» (№ 122, 3): «На груди моей тоски / зреют радости соски…»

581

Можно предположить, что в этом афористическом парадоксе Аронзон ориентируется на Баратынского: «Мгновенье мне принадлежит, / Как я принадлежу мгновенью!» («Финляндия», 1820), только он в намеренной «путанице» того, кто «живет как будто после смерти», уподобляет друг другу два члена оппозиции, чем подчеркивает их несовместимость. Невозможность, выразившаяся в этом парадоксе, заключается в том, что миг, которым владеет художник, длится целую вечность, но остается кратким мигом. Это поэтическое выражение Аронзона очень схоже с рассуждениями Н. Минского о «мэонах времени» (Минский Н. При свете совести. Мысли и мечты о цели жизни. СПб.: Тип. Ю. Н. Эрлих, 1897. С. 168).

582

Недаром в прозе «Ночью пришло письмо от дяди…» (№ 299) герой говорит: «…я и устье и исток…» Те же свойства приписаны возлюбленной: «…исток и устье всех моих раздумий» (№ 141).

583

Усилия свести жизнь к мигу вполне могли быть усвоены Аронзоном у Пастернака, герой которого в стихотворении «Образец» (1917), оплакивая homo sapiens'а из-за «гнета существования», открывает для себя: «…никого не трогало, / Что чудо жизни – с час» [Пастернак 2003: 113].

584

Эрль в большой статье об Аронзоне ссылается на слова Р. Топчиева: «…мир поэта „населяют легкие, летучие, подвижные существа“…» [Эрль 2011а: 177].

585

Этот образ отчетливей воплощен в первоначальном варианте, приведенном в комментарии Собрания произведений:

Во вселенной злой и страшной

день мой медленен и жуток,

я хотел бы быть букашкой,

что живет не больше суток.

(Т. 1. С. 423)

586

Примечательна дневниковая запись И. Бунина, относящаяся ко времени его путешествия на Цейлон (1911) и включенная впоследствии в произведение «Воды многие» (1926): «Я именно из тех, которые, видя колыбель, не могут не вспомнить о могиле» [Бунин 2009: 486]. Витальность, выразившаяся у классика в нетерпеливом желании полноты, у Аронзона оборачивается страхом перед жизненным процессом как разворачиванием во времени.

587

История текстов достаточно полно освещена в комментариях и приложении «Другие редакции и варианты» Собрания произведений поэта (Т. 1. С. 487–488 и 370–383). Кроме того, подробный анализ см. в упоминавшейся статье [Кукуй 2007].

588

Начальная строка стихотворений 1970 года, № 148 и № 149, фактически последних завершенных поэтом.

589

Блокнотная запись «Все пишут жизнь, а кто опишет смерть» [Döring/Kukuj 2008: 390] свидетельствует о том, что Аронзон понимал смерть не как момент ухода, а как процесс отсутствия здесь, своего рода ход смерти, как может быть ход жизни – «бег времени».

590

О рифмах Аронзона, преимущественно ассонансных, писал, ссылаясь на Р. Топчиева, А. Степанов. См.: [Степанов А. И. 2010: 27, 28].

591

Важно заметить, что рифма «a» («черта») отсылает к рифме «a» («листа») первой строки предыдущей строфы, таким образом нейтрализуя повтор удвоения смежных рифм «снами / сами»; стоит обратить внимание и на «воскрешенную» под конец текста рифму к «местах / чета / листа» – «черта», заставляющую видеть свободную комбинаторику.

592

Вспомним, что в разделе Собрания произведений Аронзона «Другие редакции и варианты» помещена ранняя редакция стихотворения «Утро» (из собрания Дм. Б. Макринова), графическое оформление которой заставляет видеть в ней диалог двух персонажей (см. № (46). Т. 1. С. 352–353). Каждое двустишие в строфе рассматриваемого стихотворения «Как хорошо в покинутых местах…» можно было бы начать с тире, обозначающего прямую речь, как в варианте «Утра».

593

«Внешним» здесь я называю тот, который, при снятии всех повторяющихся строк, образует правильное 14-стишие – более или менее свободный сонет, позволительный в XX веке, особенно во второй своей половине. Эту фактуру прекрасно рассмотрел И. Кукуй в упомянутой статье, справедливо найдя авторский источник такого «распространения» текста в относительно раннем стихотворении Аронзона «Хокку» (1963, № 257).

594

Подробная история возникновения замысла текста и реальное объяснение некоторых образов содержится в упомянутой статье И. Кукуя [Кукуй 2007: 387].

595

Так это происходит, например, в стихотворении «Душа не занимает места…» (№ 87), представляющем собой своего рода макабрический текст, предвосхищающий смерти всех адресатов, равно как и самого автоперсонажа, к ним обращающегося: так, Михнов здесь назван «засмертным другом», Ю. Шмерлинг – «неизбывным другом», а к Швейгольцу адресованы слова: «мир праху, друг, твоей души».

596

Осторожно предположу, что это стихотворение Аронзона восходит к позднему стихотворению Дельвига «Нет, я не ваш, веселые друзья…» (конец 1820-х – начало 1830-х). Хотя друг Пушкина признается, что оставляет круг весельчаков ради мук любви, он чувствует грусть по оставляемым: «я не ваш». «Унылость» же Аронзона метафизична: его автоперсонаж уже испытывает не столько отделенность от друзей своею страстью или