Ознакомительная версия. Доступно 40 страниц из 218

– Когда, вы говорите, вас освободили из тюрьмы? – спросил капитан, и по возникшей на его лбу жесткой складке я поняла, что он о чем-то напряженно размышляет.

– Примерно в середине февраля… Собственно, нас даже и не освобождали, а передали в качестве «штадтарбайтеров» в распоряжение городского магистрата. Остальных же погнали куда-то дальше. Как мы полагаем – на Запад.

– К сожалению, ваших сокамерников недалеко угнали, – мрачно сказал Александр. – Недавно нашими войсками обнаружено свежее захоронение большого количества людей – мужчин и женщин. Судя по их одежде, это были иностранные рабочие… По-видимому, фашисты по каким-то причинам решили избавиться от пленников – от нежелательной для себя обузы. Возможно, опасались попасть в окружение советских войск.

Так вот оно что! Вот какой «абмарш» уготовили для моих друзей эти изверги в человечьем обличье! Вот куда они гнали советского парня Валентина Тумачевского, француза Жюля, бельгийца Рено, итальянца Петруччио, невозмутимых, из неведомой, заморской страны «прынцев» и многих-многих других молодых и не очень молодых людей, одинаково мечтавших жить, любить, вернуться на Родину… На смерть гнали! И только теперь до меня дошло, какой страшной участи нам, семерым, удалось избежать, как милостлива оказалась к нам опять судьба…

Время за разговорами летело незаметно. Наверное, прошло уже часа полтора, а может, и целых два, когда мой собеседник, взглянув на часы, нехотя поднялся из-за стола.

– К сожалению, мне уже пора. Служба не терпит. Спасибо за приятно проведенное время. Я провожу вас. Нам по пути. – Он с улыбкой смотрел, как я застегиваю неподдающиеся пуговицы на своем гигантском пальто. – Откуда у вас оно? Поменьше размером не нашлось?

– О-о, эта «вещь» – единственное, что осталось у нас, и мы должны во что бы то ни стало сохранить ее, – сказала я голосом мамы. – Дело в том, что пальто принадлежит моему старшему брату Михаилу. Мы тащили его за собой в Германию, теперь надо вернуть по принадлежности. Если, конечно, Миша жив и тоже вернется домой, – добавила я со вздохом. – Мама считает, что если «вещь» у кого-то из нас на плечах – это верная гарантия того, что ее никто не украдет… А что? – спросила я после небольшой паузы. – В этом пальто я действительно кажусь вам очень смешной?

– Нет. Ну почему же… Оно вам даже к лицу, – ответил капитан нерешительно. – Просто при взгляде на вас мне почему-то сразу вспомнилось стихотворение Некрасова. Помните? «…В больших сапогах, в полушубке овчинном, в больших рукавицах, а сам – с ноготок…»

За непринужденной, легкой болтовней обратный путь до лагеря оказался значительно короче, чем когда я, одолеваемая страхом и сомнениями, шагала за молчаливым усатым посыльным. Вопреки моим ожиданиям, симпатичный капитан Саша не обмолвился о том, что было бы неплохо, если бы мы невзначай встретились на Родине, не изъявил желания и «обменяться адресочками». Видимо, для него, как, впрочем, и для меня, сегодняшний эпизод – просто случайная встреча, о которой, возможно, на протяжении какого-то времени останутся (а может, и не останутся) какие-то приятные воспоминания.

У моего спутника еще была парочка свободных минут, и он поднялся со мной в лагерь. Тут я с легким уколом в сердце обнаружила, что красивая, женственная Руфина, безусловно, приглянулась капитану гораздо больше, чем я, и что, если бы сегодня утром на моем месте оказалась она, вполне вероятно, что произошел бы и «обмен адресочками», а позднее, возможно, и новая судьбоносная встреча. Однако получилось все наоборот. Как говорится, «неисповедимы пути Господни…».

Мама, оправившись наконец от глубокого шока, в котором она пребывала в связи с внезапным исчезновением одной из своих дочек, а главное, убедившись, что я стою перед нею жива и невредима, тут же обратилась к своей излюбленной теме:

– Не знаю, товарищ командир, какую вы тут должность занимаете, но уверена, что сможете помочь нам… Пожалуйста, походатайствуйте, где надо, чтобы нас побыстрей отправили в Россию. Понимаете, время не терпит, а мы тут в бездействии прохлаждаемся… Будь добрым, сынок, похлопочи за нас.

Капитан обещал похлопотать, пожал всем руки (Руфке дольше и крепче, чем мне, и при этом с многозначительным взглядом) и, выразив уверенность, что мы снова скоро увидимся, удалился.

Остаток дня и вечер прошли в бездействии. Приходили Анджей, Хуберт, еще какие-то парни из мужского лагеря, звали меня и Руфину играть с ними в карты. Руфа с Катериной отправились, а я достала свою «стихотворную тетрадь». Известие о нелепой гибели наших «сокамерников» потрясло всех – ведь там, в наспех засыпанном землей рву, могли оказаться и мы. Какая добрая, великодушная сила вновь спасла нас?.. Гнетет, не переставая, чувство неясной вины – мы живы, радуемся свободе, а они приняли мученическую смерть… Весь этот комплекс разнородных чувств вылился, естественно, в стихотворение (работать над ним некогда, запишу, как получилось).

В феврале рассветы поздние —

В дымке блекло-голубой…

Мы сидели в «преисподней» —

Между небом и землей.

Здесь, под пять замков запертыми,

Большей частью – за побег,

Было нас, считая с мертвыми,

Сто семнадцать человек.

Днем в чердачные оконца

Созерцали крыши Битова

И по очереди солнцем

Грели руки перебитые.

Сны ночами нам не снились.

Тьма была тут света краше,

Как стыдливо торопились

К переполненным парашам.

Дни тянулись, словно годы,

Полны горестных сомнений,

И глушил народ невзгоды

Сообразно настроенью.

Бились в покер англичане,

Чехи барахло латали,

А французы и датчане

кляли Гитлера с Лавалем.

Грызла Надька жмых украдкой,

«Прынцы» четки в лад сучили,

Итальянцы пели сладко

Про Сантанту и Лючию.

В сутки раз замки спадали,

Петли ржавые скулили,

И, зажав носы платками,

Два солдата бак вносили.

С «ором» в очередь глумливым,

Мол, не люди вы, а мошки,

Раздавали хлеб брезгливо

Нам – в раскрытые ладошки.

Одарив слегка водою,

Волокли вниз мертвецов…

И опять, натужно воя,

Громыхал дверной засов.

Мы ж, умяв все пайки разом,

Зачинали песнь любимую,

Пели громче раз от разу

Про «Москву непобедимую…».

Но

Ознакомительная версия. Доступно 40 страниц из 218