Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 63
Виктор Гюго не смирился перед фактом насильственного ниспровержения республики. Именно теперь, когда республику «предательски схватили, связали, сковали, заткнули ей кляпом рот», Гюго, как он скажет в памфлете «Наполеон Малый», «склонился перед ней» и остался до конца жизни пламенным защитником республиканского строя.
В день государственного переворота Гюго со своими друзьями — левыми республиканцами — организует комитет республиканского сопротивления и пытается вступить в контакт с рабочими ассоциациями. Он переходит на нелегальное положение, скрываясь в различных кварталах Парижа, в убежищах, которые подыскивает для него его верная подруга — Жюльетта Друэ, в то время как к нему домой дважды приходят посланцы Бонапарта с предписанием о его аресте. От Александра Дюма-отца Гюго узнает, что его голова оценена в 25 тыс. франков; позднее кузен Луи Бонапарта сообщает ему, что узурпатором был дан негласный приказ расстрелять его, если он будет схвачен. Но Гюго продолжает свою деятельность: он появляется на республиканских баррикадах, составляет прокламации к армии и народу, неустанно призывает французов к сопротивлению бонапартистской клике. В эти дни растут масштабы личности Гюго. Он становится национальным героем. И только тогда, когда безнадежность дальнейшего сопротивления новому режиму становится очевидной, Гюго покидает Францию с паспортом рабочего Лувена, а декрет Бонапарта от 9 января 1852 г. объявляет его политическим изгнанником. Однако и в изгнании поэт не складывает оружия.
«…2 декабря 1851 года он встал во весь рост. Он в виду штыков и заряженных ружей звал народ к восстанию, под пулями протестовал против Coup (d’*tat и удалился из Франции, когда нечего было в ней делать. Раздраженным львом отступил он в Жерсей; оттуда, едва переводя дух, он бросил в императора своего «Napol*on le Petit», потом свои «Ch*timents». Как ни старались бонапартистские агенты примирить старого поэта с новым двором — не могли», — писал о Викторе Гюго той поры Герцен[39].
А вот как рассказал об этом периоде жизни Гюго современный французский исследователь Жан Годов, назвавший поэта «моральным победителем 2 декабря»: «На исходе нескольких лихорадочных дней, на протяжении которых он вел себя мужественно, иногда безумно-, Гюго уже знал, что он остался победителем… вставшим над теми, кто только что скомпрометировал себя в государственном перевороте 2 декабря. В то время как магистратура, армия, церковь, крупная и мелкая буржуазия с радостью устремились в авантюру императора, Гюго-изгнанник воплотил перед лицом позолоченного позора справедливость, честь и патриотизм, став сознанием своего века»[40].
* * *
Первые шесть месяцев после отъезда из Франции Гюго проводит в столице Бельгии — Брюсселе, где он начинает подготавливать материалы для большой книги «История одного преступления», имея в виду преступление Луи Бонапарта. «Актер, свидетель и судья — я буду настоящим историком», — пишет он в письме к жене. Задуманная книга должна была состоять из четырех частей: «Засада», «Борьба», «Избиение», «Победа». Из ее третьей части, задолго до окончания работы над книгой, вырос памфлет «Наполеон Малый», написанный по горячим следам только что пережитых событий, в течение одного месяца, с 14 июня по 12 июля 1852 г., и весь овеянный пафосом политических битв, которые его автор вел в дни переворота. «Пишущий эти строки, — говорит он, — принадлежит к числу тех, кто 2 декабря сделали все, чтобы выполнить первое великое обязательство; выпуская в свет эту книгу, он выполняет второе» (5, 14).
Начиная с этого времени, в творчестве Виктора Гюго открывается новая страница. Только теперь полностью реализуется его титанический темперамент борца и трибуна, который можно было лишь предположить в первую половину его творческого пути. Он объявляет о своей миссии обличителя, который «кричит на весь свет», чтобы разбудить «совесть человечества»: «Голос, который поднимается во мраке, — это мой голос. Я кричу ныне на весь дзет — и, не сомневайтесь, совесть всего мира, всего человечества повторяет вместе со мною: «Луи Бонапарт зарезал Францию! Луи Бонапарт убил свою мать!» (5, 163).
Автор «Наполеона Малого» принципиально отвергает «беспристрастную» литературу и открыто провозглашает право художника на создание литературы гневной и тенденциозной: «Беспристрастие! Странная добродетель, которой не обладал Тацит. Горе тому, кто останется беспристрастным, глядя на кровоточащие раны свободы! Стоя лицом к лицу с преступлением, совершенным в декабре 1851 года, автор чувствует, как все в нем восстает против этого злодеяния, он не скрывает этого, и всякий, кто будет читать его книгу, должен это заметить… Негодование не лжет» (5, 69).
Обличительный гнев выливается у Гюго во множество яростных и уничижительных эпитетов; государственный переворот 2 декабря 1851 г. он называет «предательским замыслом», «гнусным, мерзким, отвратительным преступлением», а его главного виновника — Луи Бонапарта — характеризует (в главе «Портрет») как «вульгарную, пустую, ходульную, ничтожную личность», как человека, который «пырнул ножом Республику». Он не стесняет себя в выборе слов: «А! Пусть другие ищут более умеренные выражения. Я прям и жесток!., и я горжусь этим» (5, 106), — заявляет автор памфлета.
Не менее неистовы многочисленные сравнения Гюго. Преступник и его шайка, говорит автор, «остановили бюджет на большой дороге, взломали сундуки и набивают свою мошну золотом, на них хватит, тащи, сколько влезет» (5, 56). В другом месте он находит еще более красноречивые образы, сопровождая их столь же яростными угрозами: «…Этот гнусный палач права и справедливости еще не успел снять с живота пропитанный кровью фартук, руки его еще красны от дымящихся внутренностей конституции, и ноги скользят в крови всех зарезанных им законов, а вы, судьи, вы, прокуроры, вы, законники, вы, правоведы… Нет, подождем! Я еще разделаюсь с вами… Я разыщу вас и покараю, как покарал уже и буду еще карать ваших вожаков» (5, 115).
Для памфлета «Наполеон Малый» характерна широта обличения. В поле внимания автора не только Луи Бонапарт и его прямые сообщники (генералы, офицеры, жандармы, помогавшие ему в осуществлении переворота, судьи и священники, которые санкционировали его действия), но и целые социальные слои, которые приняли переворот без должного протеста. Это «собственники, пожимающие руку судье, и банкиры, чествующие генерала, крестьяне, снимающие шапку перед жандармом, и те, что толпятся в приемной министра и в передней префекта», — все они, говорит Гюго, являются моральными соучастниками преступления: оно «забрызгало их своей грязью».
Писатель образно характеризует две опоры нового режима — иезуитизм и военщину. От Бонапарта «разит табаком и ладаном… Шпоры выглядывают из-под сутаны. Насильник ходит к обедне, муштрует чиновников, бормочет молитвы, обнимает девчонок, перебирает четки, снимает сливки со всех горшков, потом исповедуется и причащается… Нынешнее правительство — это окровавленная рука, которая окунает палец в святую воду» (5, 59–60).
Убежденный в том, что господству Бонапарта необходимо положить
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 63
