До того дня на каждое представление «Дон Кихота» из цирка выписывались хорошо выдрессированные, привыкшие к публике конь и осел. Но в тот злосчастный день конь заболел. И администрация театра, совершенно не подумав о последствиях, арендовала коня из какой-то конноспортивной секции. Тоже хорошо вышколенное животное. М-да! Если бы только не одно но. Зверюга оказалась кобылой. Это обнаружилось только тогда, когда уже звучала увертюра. Что-либо менять было поздно.
Вы когда-нибудь пробовали в чем-либо убедить возжелавшего женской ласки осла? Легче научить таракана танцевать еврейские танцы.
В первом же совместном появлении на сцене Дон Кихота и Санчо Пансы осел, почуяв свеженькую кобылку, безумно возбудился. Издав истошный рев, он встал на дыбы, сбросив с себя Санчо. После этого из его подбрюшья начало вылезать нечто неимоверное по своим размерам и очень непристойное по своему внешнему виду. Осел начал забираться сзади на кобылу, которая явно не возражала против того, чтобы произвести на свет мула.
Дон Кихот, почуяв атаку с тыла, проявил чудеса джигитовки и каким-то диким прыжком слетел с седла. Санчо, спинным мозгом почувствовав, что сейчас произойдет, начал тянуть осла за хвост. Но проклятый ишак не сдавался. К этому моменту он уже находился в нужном отверстии на теле кобылы и работал с интенсивностью отбойного молотка.
Откуда-то из зала раздался истошный женский визг. Кто-то проорал: «Закройте занавес!» Дирижер механически продолжал размахивать руками, не отрывая глаз от творящегося на сцене безумия. Оркестранты развернули головы на 180 градусов и беззастенчиво пялились на сцену. Музыка издала пару предсмертных тактов и тихо сдохла, сменившись полоумным гоготом, доносившимся из оркестровой ямы. Пожарные начали раскатывать по сцене рукава с целью образумить распоясавшегося осла с помощью воды.
В общем, занавес закрыли только минуты через две. В течение этих двух минут на сцене прославленного Академического Театра имени Кирова наблюдалось следующее:
Ишак с победным ревом осчастливливает томно прикрывшую глаза кобылу. Санчо Панса тянет ишака за хвост, в результате чего вся сцена смахивает на перетягивание каната. В углу сцены, схватившись за голову и раскачиваясь из стороны в сторону, сидит на полу совершенно обезумевший Дон Кихот. Пожарные, изнемогая от хохота, раскатывают шланги, а из-за кулис доносится вопль режиссера: «Скорее, суки!!! Скорее!!!! Убью всех на х..!!!» Из оркестровой ямы слышен уже даже не смех, а какое-то бульканье. Дирижер, поддавшись всеобщему буйству, приплясывает на своей подставке и откровенно болеет за осла.
Наконец занавес закрывается. Половина зала возмущается, треть (в основном старые девы) лежат в обмороке, остальные требуют открыть занавес, поскольку они, мол, заплатили деньги и имеют право все это досмотреть.
Все. На этом все и закончилось. На следующем представлении Дон Кихот и Санчо ходили пешком. Сколько голов полетело после этого злосчастного дня – неизвестно, да и не важно.
* * *
Советские эстрадники никогда не были избалованы хорошей аппаратурой. Только в последние годы кое-кто, маленько разбогатев, приобрел себе «крутой звук», а раньше в такую дрянь приходилось петь! Часто самодельные динамики, или, как их называли, «колонки», предназначенные только для усиления звука, вдруг начинали жить собственной жизнью: ни с того, ни с сего принимали передачи радиосети. Однажды на концерте конферансье объявил: «Композитор Орлов. „Тишина“. Поет Гелена Великанова!» Певица вышла к микрофонам, открыла рот, и динамик мужским басом вдруг сказал: «… Дождь, ветер слабый, до умеренного».
* * *
Молодой оперетточный тенор Олег Воскресенский поет с Татьяной Шмыгой оперетту Милютина «Цирк зажигает огни». Перед спектаклем его старшие коллеги надоумили:
– Ты же циркача играешь, а стоишь как истукан!.. Вот ты в любовной сцене сделай кульбит, как бы «от чувств» – красиво будет!
– Точно, – подумал Олег, – сделаю!
Маханул кульбит, но, встав на ноги, вдруг напрочь забыл слова! Оркестр в темпе играет финал сцены, тенор протягивает к любимой руки и вместо канонического текста во весь голос поет:
– Тра-та-та-та-та-та-ра… Тра-та-та-та-та… Тра-ля-ля-ля-ля-ля!..
И потом на верхней ноте:
– Кр-р-ро-ва-а-а-ать!
Выбежав за кулисы, Олег кидается к Шмыге:
– Татьяна Ивановна, простите ради Бога, текст как вырубило – ни слова вспомнить не мог!
Шмыга, задыхаясь от хохота, еле выговаривает:
– Олег, почему кровать, откуда в этой сцене кровать-то взялась?
– Не знаю, – чуть не плача, разводит руками тенор, – я только помнил, что до-диез – на «а-а-а!»
* * *
Стариннейшая байка… кто её только не пересказывал…
В Большом театре шел «Евгений Онегин». Предпоследняя картина: бал в богатом петербургском особняке. Онегин уже встретился с князем Греминым, сейчас будет спрашивать: «Кто там в малиновом берете с послом испанским говорит?» Татьяна стоит в кулисе, вот уже музыка на выход, и тут она с ужасом понимает, что этого самого малинового берета нет. Должен был вот тут лежать – и нету! Паника: костюмерша бросается в цех, кричит оттуда: «Нету!», «прима» орет: «Неси любой!», костюмерша несется с зеленым беретом, Татьяна выскакивает на сцену, едва успев в музыку, на ходу напяливая берет.
Онегин делает большие глаза, но оркестр играет, петь все равно надо, и он поет: «Кто там в ЗЕЛЕНОВОМ берете с послом испанским говорит?» Гремин басит: «Пойдем, тебя представлю я», – поворачивается к Татьяне, видит этот дурацкий «зеленовый» берет и от неожиданности на вопрос Онегина «Так кто ж она?» вместо «жена моя» отвечает: «Сестра-а моя-а!» И Онегин довершает этот кошмар, уверенно выпевая: «Так ты СЕСТРАТ – не знал я ране!..»
* * *
В Вахтанговском театре во время спектакля: «Почему не горит Смольный? Немедленно зажгите Смольный!!»
* * *
Казанский оперный театр, «Демон» Рубинштейна. Первый акт, идет борьба за душу Тамары.
На вершине одной скалы стоит черный Демон, а на вершине другой скалы – сверкающий белыми одеждами и крыльями ангел. Каждый утверждает: «Она моею будет!», – бушует оркестр, кипят страсти, а между скалами летают маленькие ангелочки (их рабочие сцены то и дело запускают с разных сторон катиться на маленьких колесиках по невидимым в полутьме тросам).
И вдруг у одного ангелочка колесико с троса соскочило. Другие все летают, а этот повис неподвижно.
Бригадир рабочих стал руководить спасательными работами. И все могло бы закончиться благополучно, когда бы композитор Рубинштейн не написал в своей опере именно в этом месте для всего оркестра длинную генеральную паузу – это когда внезапно наступает в театре полная тишина, никто не играет и не поет. И вот в этой полной, внезапно наступившей тишине все слышат крик бригадира:
– Какого х… ты там смотришь? Пхай его багром в ж. пу!!!
Фильм! Фильм… Фильм?..
Киноактер – это светотоновое пятно
Владимир Басов
