– И Славка тоже, – вставил Володя.

– Славик – это хорошо, – согласилась она. – А Артур… Не хочет он. Где он сейчас? Целыми неделями, а то и месяцами пропадает.

– Ay меня страх, что на старости лет меня там арестуют, – в который раз высказал свою боязнь отец.

– Да никто тебя не арестует, – засмеялся Володя, – заладил тоже!

– Как это «заладил»? Я всякое повидал. Спросят: против нас воевал? Воевал. Пенсию, как Ветеран Войны, получал? Получал. Зачем тогда приехал? Чем тебе плохо было? Голодный не сидел. Квартиру и пенсию не дадут – как жить будем?

– Зря ты, конечно, страхи напускаешь. И хуже не будет, и квартиру дадут, и пенсию назначат, – рассуждала я.

– Думаешь? – наклонясь ко мне, с надеждой загорелся он.

– Уверена. Только – вы же не готовы.

– А что им готовить? Долго ли две сумки собрать? – в унисон Володе заговорила Иза.

– Ты-то должна понимать, что они всю жизнь это наживали, что им всё это жалко, как взращённое дитё… что надо помочь, если не всё, то хотя бы часть в «дело» определить!

– Не может же Тоня и наше продавать, – поняла мать.

– Да чо тут продавать? Кровать твою железную, шифоньер да диван? Кто это купит? Подари кому-нибудь – добрым словом поминать будут! – горячился Володя.

– Ишь ты какой – «подари»! Добра столько! Бесплатно всё разберут и быстро, самим копейку вернуть бы.

– Господи боже ж мой! Надоела со своим «добром»!

Отец включил свет, поинтересовался, будет ли кто есть. Голодная, я попросила поставить чай.

– Не Германия – жили бы и жили! И о выезде не думали. А щас и уехать хочется, и с места боязно срываться, – шаркал он по квартире.

– Володя, а как транспортировать маму? Её же носить надо! Кому из нас это по силам? – спросила я напрямик.

– Юре с отцом, – сразу же нашёлся он.

– Отец тоже старик, ему самому помощь нужна. А Юра… Не знаю, он поясницей всё мучается.

– Ну, не отправлять же Славку!

– Про него я и не говорю.

– Кроме отца и Юры, больше некому, – решил он.

«Могли бы сложиться… носильщика нанять… чаще бывать… Не подумали, как от стресса их уберечь. Не были они такими заскорузлыми! Может, от служебного положения или желания отгородиться», – с горечью судила я Володю с Изой.

Пережившая клиническую смерть и тянувшая на себе, как вол, семью Али, я едва не заплакала от обиды. Не сопереживали самые близкие. В последние годы одна мать, жалея меня, убеждала отца помогать. И он помогал – ис домиком в саду, и с яблоньками, которые после операции я не в состоянии была пересадить.

– Я одного не понимаю – если вы на отъезде так настаиваете, почему не готовите их? – посмотрела я на Володю.

– Мы зачем тебя пригласили? – загремел он. – Чтоб нас отчитывать? Тебя привезли, чтоб помогла уговорить на выезд!

– Я ещё раз повторяю, что там хуже не будет. И сыты, и одеты будут, но кому-то надо отъезд подготавливать – я же не могу!

– То не твоя забота – с отъездом! – продолжал Володя в том же духе. – У них же семь пятниц на неделе. То они согласны, то не согласны. Скажи нам прямо: ты согласна их взять или нет?

– Нет! – в тон ему отрезала я; он не понимал причину колебаний стариков, а меня и вовсе не слышал.

Враз бросить насиженное, где ничего пока не предвещало никаких изменений? Это напоминало депортацию сороковых. Квартира и всё в ней было для них, как крепость, которая защищала и в другую жизнь не отпускала. Их каждый день надо было потихоньку настраивать, убеждать отказываться от сложившегося стереотипа, смягчать стресс. Им, старым и больным, предстояло разорвать родственные связи с детьми и внуками… Это понимали старики – это не понимали Володя с Изой.

– Я в неизвестность еду – и не одна. Как вы не понимаете? На мне пятеро, которые ни слова не говорят по-немецки. Дети немые – старики немощные. Не выдержу я! Самой бы не сломаться!

– Всё понятно. Так бы сразу и сказала, что не возьмёшь, – сник Володя.

– Да, никому и нигде мы уже не нужны, – поднялся отец.

– Пап, давайте так договоримся – мы, как на разведку, уедем вперёд. Устроимся, а через год я за вами приеду.

– Так я, Лео, тоже согласна. За это время и приготовиться можно, – одобрила мама.

И вот уже всё позади. 6 июня 2003 года стало временем отсчёта совсем другой жизни. В аэропорту нас провожали родственники, среди них – Валентин с дочерью Юлей от второго брака, и Сергей, Катин папа.

Комфортабельный лайнер со мной, детьми и двумя внучками, будто в горные вершины, врезался в ватные облака-клочья. Следя за ними, я думала о том, что хорошо бы перед темой «Круговорот воды в природе» отправлять детей в небо, чтобы они вот так же наблюдали совсем рядом плывущие облака, из которых на землю срываются потом дождь, снег или град.

Думалось, думалось… Нет, не «охота к перемене мест» движет людьми, которые, рискуя, бросают отчие края. И не любовь к исторической Родине – нельзя любить то, к чему не прикипал душой. Слова о «любви» – это обыкновенное ханжество и спекуляция. Людьми движет совершенно другое – Надежда на лучшее, естественное желание всех живых. И осуждать их за это нельзя – это нормально.

Когда-то на риск решился далёкий мой предок Каспар Шнайдер, в несколько раз мне «пра». Думалось о том, что через 240 лет я повторила его судьбу, только в обратном порядке. Каспар Шнайдер в том далёком пути умер, до России добралась только его семья: жена, сын, дочь. Мой путь – более цивилизованный, не такой длительно-утомительный. Я, как и он, уезжала в Надежде…

В России оставались немощные старики, мать, вырастившая и воспитавшая в тяжелейших условиях семерых детей. Оставалась единоутробная сестра, Изольда, в убогом детстве – на домашнем диалекте Сблда. Щемило…

Вспоминалась глухая алтайская деревушка, трудный путь к высшему образованию, обманутая любовь, страдания семнадцатилетнего замужества и труд, труд, труд… изматывавший, удовлетворявший, но каждодневный, чтобы не дойти до грани, за которой начиналась нищета.

Думалось, что в битве за жизнь самым обидным было презрительное «немец», звучавшее в контексте со словом «фашист». Но я ещё не знала о парадоксальной неожиданности, которая меня ожидала. Для немцев Германии я стану презрительной «русской» почти с таким же подтекстом. Может, это и правильно – где родился, там и пригодился… Только что делать тем, кто повис между двумя