– Всё уже закончилось. Иди к гостям, – велела мать.

– Ты почему, Элла, себя так ведёшь? – снова загорячилась тётя Роза. – Я бы такое не простила и ни одного своего ребёнка не отдала за того, кто так сказал!

– Кто и что сказал? – не понимала я.

– Да бабушка невесты возмутилась: «Не могла, мол, другого мужа найти – не русский и не немец! Её дед из-за них, проклятых немцев, голову, сложил, а она за одного из них замуж выходит! Везёт, мол, этим дуракам немцам – всё русских берут!»

– Вот оно что! Не расстраивайтесь, тётя Роза, жить им, слава Богу, не с бабушкой, – попыталась я успокоить её.

– Как ты не понимаешь – это плохо отразится на их отношениях!

– А что я могу поделать – и бабушек понять можно.

– На твоём месте я бы Юру защищала. Нечего стесняться, что он потомок немцев. Немцы – хозяйственный и трудолюбивый народ. Ещё неизвестно, кому из них повезло.

– Мне что, тётя Роза, ругаться с ними? Это счастью сына поможет? Ничего – всё утрясётся.

– У нас в Казахстане этого нет – уважительно к немцам относятся.

– Как ты, Роза, не боишься? Я бы так не смогла! – восхищалась ею мама.

– Не надо бояться защищать себя. Я никогда не молчу, когда меня обижают.

– Ты в трудармии не была, потому и смелая. Мы выжить хотели – больше молчали.

– Не знаю, только навряд ли трудармия изменила бы меня.

За внука тётя Роза обиделась – с этим и уехала:

– Юру жалко – мальчишка хороший!

Будни пяти лет

После свадьбы мы с Алей осиротели. В училище ей предоставили вскоре бесплатную путёвку в Ессентуки, и она уехала на Кавказ, а я, коротая одиночество, часто уезжала к матери, разговоры с которой – в унисон моей душе – были тоже мрачные. Её, 75-летнюю, мучили семейные неурядицы взрослых сыновей, и ей хотелось с кем-то разделить душевную боль – я была как нельзя кстати.

У старшего Володи, начальника какой-то крупной строительной организации, не клеилось с женой. Его старший сынишка Слава, любимый внук матери, рос болезненным ребёнком – прихрамывал. Одна ножка укорачивалась из-за заболевания тазобедренного сустава. Резкий и грубый с женой, Володя плохо влиял на сыновей. К матери не прислушивался: для выросших сыновей авторитетом она уже не была – «устарела». У младшего Артура тоже не складывалось. Одно было хорошо – поддерживали друг друга с папой Лео.

– Выросли, сами теперь с усами. Не нужны мы стали – состарились, – горевал отец.

– То за детей переживали, теперь – за внуков. Их, оказывается, ещё жальчее.

– Дети наш опыт не переймут – по-своему жить будут.

– Умный на чужих ошибках учится, глупый – на своих шишки набивает, – озвучила мать народную мудрость.

– Наши дети – обыкновенные. Учатся на своих ошибках и на чужих.

К ним часто приходила жившая неподалёку Иза, пели немецкие песни: «Seht die drei Rosen»[17], «Fern im Slid das schone Spanien»[18] (любимая песня рано ушедшего из жизни Клемента – брата мамы), «Macht man ins Leben kaum den ersten Schritt»[19], «Schon ist die Jugend»[20]. Иза и папа подстраивались под лидирующий и всё ещё звонкий голос мамы – я грустила, понимая слёзы в её глазах. Пыталась представить незнакомого мне дядю Клемента, певшего накануне смерти мелодичную песню про Испанию, и воображала, о чём он думал.

Начинались летние каникулы, и я занялась ремонтом. Юра уехал поступать на фортепьянное отделение в консерваторию, Аля была на курорте – помочь было некому. Одной приходилось штукатурить, красить, белить, мыть. Руки опухали и ныли, но тяжелее всего было одной передвигать мебель. Соседка, воспринимавшая меня изнеженным существом, глядела на опухшие руки и недоумевала:

– Про вас говорят, что вы неженка. Сама б не видела – никогда бы не поверила. Квартира-то большая – наймите человека!

– Были бы лишние деньги – наняла. Половину отпускных Але отдала, половину – на жизнь оставила, немного на «чёрный день» отложила.

С ремонтом хотелось управиться к приезду детей. Взобралась на составленные табуретки и начала обрабатывать самое трудное – потолок. Обычную уверенность подвело в этот раз внезапное головокружение, и я всем 50-килограммовым весом рухнула на пустой сервант, что стоял посреди комнаты. На ножках, он не выдержал. Глухой, мощный удар дерева сопровождал раскатисто-дробный звон стекла.

Разбившиеся зеркальные полочки многоголосо забарабанили мелкими горошинами по полу. Падая на эту сверкающую массу, я задела головой об угол. Притронулась к больному месту – рука в крови. Приезд Артура оказался, как нельзя, кстати – он и отвёз меня в больницу. Ранку зашили, так что с недельку отдохнула.

Папа Лео распилил разбитый сервант и сделал из него два небольших шкафчика: один – на балкон, другой – для кухни. В дни, когда он пилил и стучал, на душе теплело от энергетики защищённости, что придавала силу… Часть зала и пол в коридоре я всё же докрасить не успела, и Юра, что вернулся домой после сдачи экзаменов, взялся за кисть.

С детьми.1 июля 1986

На следующее лето в вуз поступила и Лариса. Юра уволился из школы, и теперь он с Ларисой работал при училище в центральной детской школе. На летних каникулах они уезжали на экзаменационную сессию; Аля – по профсоюзным путёвкам то на Кавказ, то в Среднюю Ази; я, как правило, оставалась одна.

Занималась огородом и разменом квартиры, разъезжала по городу и к вечеру, уставшая, возвращалась ни с чем: подходящих вариантов с разменом не находилось. Неожиданная удача оказалась совсем рядом. На овощном магазине Лариса обнаружила однажды написанное от руки маленькое объявление:

«Меняю двухкомнатную в центре города и однокомнатную в посёлке на трёх-четырёхкомнатную» – то, что нам было нужно.

Я побежала по адресу – благо, недалеко. Хозяйка, хрупкая маленькая женщина, оказалась дома. Жила она с сыном (второй выходил через год из тюрьмы) в однокомнатной – двухкомнатную в центре получила недавно. Чтобы не терять однокомнатную, она спешила объединить две квартиры. Наша четырёхкомнатная, ухоженная и отремонтированная, её устроила, и мы отправились смотреть её новую 2-комнатную на пятом этаже – кирпичный дом недалеко от железнодорожного вокзала. Лучший вариант трудно было себе представить. Сообразив, что обмен не равноценный, она попросила доплату – сошлись на деньгах в полторы тысячи рублей и вмонтированных в коридор шкафах.

После музыкального училища в июле 1990 года Аля уехала работать